Глубокая древность славянских поселений на Балтийском море больше всего может подтверждаться скандинавскими сагами, которые много рассказывают о ванах и венедах, вильцах-велетах, о стране Ванагейм, куда норманны посылали своих богов и славных мужей учиться мудрости. В свите бога Одина находились венды. Богиня Фрейя (славянская Прия – Афродита) называлась венедской, потому что была из рода ванов. Ее отец Ниорд по происхождению был тоже ван. Это племя мифических ванов было прекрасное, разумное, трудолюбивое, потому что было племя земледельческое, мирное. В таких чертах скандинавские мифы рисовали балтийских вендов, в чем не сомневались и осторожный Суровецкий, и еще более осторожный Шафарик[26].
Впоследствии героями скандинавских и немецких преданий становятся гунны с их царем Аттилой. По всей видимости, это была только перемена звука в имени тех же ванов-вендов, ибо Гуналанд – земля гуннов помещается точно так же на востоке Балтики, где находилось царство Аттилы, содержавшее в себе 12 сильных королевств. «Все принадлежало ему от моря до моря», говорят саги, подтверждая известие Приска, что Аттила брал дань с островов океана, т. е. Балтийского моря. Славянство гуннов ничем не может быть лучше подтверждено, как именно этими северными сагами.
Многое, о чем так поэтически рассказывают скандинавская мифология и немецкие саги, быть может, не менее поэтически воспевалось и балтийскими славянами; но они не умели или не успели записать свои сказания больше всего по той причине, что распространение между ними христианства, а следовательно, и грамоты происходило в один момент с истреблением не только их политического существования, но и самой их народности.
Для нашей цели из приведенных свидетельств выясняется несомненное и существенное одно: что славяне под именем вендов, как и литва, сидели на Балтийском побережье с незапамятных доисторических времен. Конечно, из всего славянства, как думают и лингвисты, эта балтийская ветвь была самым ранним передовым пришельцем в Европу, предварившим остальных и оставившим позади себя восточную, или понтийскую, ветвь. Не потому ли на Руси, быть может, с незапамятных, первобытных времен балтийские славяне и прозывались варягами, от древнего глагола варяти – предупреждать, упреждать, пред-идти, что вообще означало передового, а следовательно, и скорого, борзого путника?
Относительно древних связей всего венедского поморья с Русской страной нам остается только вопросить здравый смысл. Если венды, живя в устьях Вислы и Немана и далее по берегу к северу, успели распространить свои поселки до пределов Дании, почти до Нижней Эльбы, если их морские и торговые предприятия заходили не только в Немецкое море, но и в Атлантический океан, то, живя у самых ворот нашей равнины, могли ли они оставить без внимания ее природные богатства и не попытать счастья в проложении дорог по нашим рекам к далеким морям Юга и Востока, которые вдобавок им были хорошо известны и от постоянных сношений с греками. Главные наши речные пути по Днепру, Дону и Волге были знакомы грекам в очень давние времена. Не иные, а, несомненно, торговые сношения между морями нашей страны были, по-видимому, известны еще в век Александра Македонского. Сам Александр знал, что из Каспийского моря можно проехать в океан, и имел даже описание этого пути. Греческие поэты его времени заставляли аргонавтов возвращаться домой, в Грецию, по рекам и переволокам нашей равнины в Северный океан и оттуда вокруг Европы в Средиземное море[27]. Вот в какое время был знаком древним известный нашему летописцу путь «из варяг в греки», и по Днепру, и по морю до Рима и до Царьграда.
Диодор Сицилийский прямо говорит, что «многие как из древних, так и из новейших писателей (между последними Тимей середины III века до Р. X.) объявляют, что аргонавты по взятии Золотого руна, сведав, что выход из Понта был им заперт, предприняли удивительное дело. Они вошли в Танаис (Дон), доплыли до самых его источников и, перетащив свой корабль по волоку в другую реку, которая впадала в океан, свободно туда проплыли, причем от севера на запад так поворотили, что матерая земля оставалась у них слева, потом они вошли в свое греческое, т. е. Средиземное море»[28]. Известие Диодора раскрывает, что торговый путь по нашей равнине проходил и по Дону. Вот по какой причине Птолемей во II веке знает на Верхнем Дону какие-то памятники Александра и Цезаря. Однако донская дорога была вообще меньше известна, чем днепровская, т. е. настоящий наш варяжский путь. В некотором смысле этот последний путь почитался как бы границею между Азией и Европой, и потому Плиний (79 год по Р. X.) хотя по неведению и не может прочертить его в подробности, однако в точности представляет его в своей географии. Окончивши описание островов на Черном море и остановившись на последнем из них (вблизи устьев Днепра), именем Росфодусе, он потом переносится, по его словам, через Рифейские горы, т. е. вообще через возвышенность нашей страны, прямо на берега Балтийского моря, а именно в Вендский залив к устьям Немана, откуда и начинает исчисление тамошних народов и рек, идя от востока же: сарматы, венеды, скирры, гирры; реки Гуттал, Висла и пр. Очевидно, что в этом мысленном переходе с юга на север, от Черного к Балтийскому морю и прямо в залив к венедам, географ следовал давно сложившемуся, живому представлению о существовавшей здесь очень проторенной дороге.
26