Шантавуан. Я не в претензии, о, нет! Но если вы дадите повеленье на колокольню силою войти, мы не окажем вам сопротивленья. Вам безоружные не станут на пути.
Фарльсберг.
Кюре, задели вас невольно.
Не будем поднимать вопрос больной.
Никто к вам не пойдет на колокольню,
Живите мирно за своей стеной!
Мое почтенье!
Шантавуан. А вам мое благословенье. (Эйрику.) А вам, маркиз, особенно желаю, пусть небо вас хранит на жизненной дороге! (Уходит.)
Фарльсберг (Эйрику). Лейтенант, я накажу вас строго, я не позволю страсти разжигать!
Эйрик. Своих врагов я ненавижу!
Фарльсберг. Я сам аббата не люблю, но смысла в спорах с ним не вижу.
Эйрик. Слушаю, господин командир полка! Один дин-дон… один дин-дон…
Шейнаубург. Один дин-дон!..
Кельвейнгштейн.
Позвольте, господа!
Меня вдруг охватило вдохновенье.
Блестящая идея!
Гросслинг. Идея? Говорите, мы — в волненьи!
Эйрик. Обрадуйте, барон, нас поскорее!
Кельвейнгштейн. Прогнать нам надо скуку прочь. И вот вам мой проект — веселый и приличный: пошлем за дамами в Руан, там славный дом публичный. И будем пировать всю ночь!
Эйрик. Великая идея!
Гросслинг, Шейнаубург. Один дин-дон! Один дин-дон!
Фарльсберг.
Да вы затейник, мой барон!
Вы опьянели от французской водки?
Представьте, в замке — штаб полка.
А в нем — кокотки!
Шейнаубург. О, граф, мы молим — разрешите!
Гросслинг. О, граф! О, граф! Ну, прикажите!
Эйрик. Мы можем пировать всю ночь!
Фарльсберг.
И слушать не хочу — подите прочь.
Привести в штаб полка жриц любви?
Что же вы, в самом деле, взбесились?
Офицеры. Господин командир! Господин командир!
Кельвейнгштейн. Уверяю, все будет прилично!
Офицеры.
Озарится огнем опостылевший зал,
Мы поднимем с шампанским бокал,
Мы разгоним печальный туман!
Господин командир, разрешите!
Фарльсберг. Ну, довольно, я спорить устал, разрешаю.
Офицеры. Да здравствует наш командир, друг младших офицеров! Да здравствует блестящий пир, веселие без меры!
Кельвейнгштейн. Эй, вахмистра ко мне!
Входит Ледевуар.
Вы возьмете здесь крытый фургон
И отправитесь срочно в Руан,
В дом публичный Телье.
Пусть хозяйка пошлет
К нам на ужин сюда пять девиц,
Но сказать — наилучших!
Ледевуар. Точно так, понимаю!
Кельвейнгштейн.
И скажите хозяйке,
Что я шлю ей привет
И от сердца всего обнимаю!
Ну, ступайте! Марш! Марш!
Ледевуар уходит.
Дин-дон!
Офицеры. Ура! Дин-дон! Ура!
Поднимем выше кубки!
За женские веселые глаза,
За пухленькие губки!
Фарльсберг. Фи-дон! Стыдитесь, кирасиры! Ну, так и ждешь, что вы начнете кувыркаться!
Офицеры.
Подать парадные мундиры!
Эй, вестовые, одеваться!
Занавес
Картина вторая
Ночь. Зал в веселом доме госпожи Телье. В углу маленький оркестр. За буфетной стойкой — Телье. Женщины и гости пляшут канкан.
Женщины и гости.
Гром и грохот, вой, движенье…
Не забил ли вдруг вулкан?
Нет, то грянул в бальном зале
Оглушительный канкан!
С первым звуком фортепиано
Кровь у каждого кипит!
И я мчусь с девчонкой пьяной,
Как сорвавшийся с цепи!
Телье.
Антуан, скорее пива,
Надо быстро подавать!
(Гостю.)
Ваша дама не спесива,
Вам не следует зевать!
Женщины и гости.
Ручки, ножки, глазки, плечи…
Укажите, где изъян?
Ваши глазки искры мечут,
Зажигает их канкан!
Телье.
Даже мой покойник милый
Прерывает смертный сон,
Если рявкнет над могилой
Позолоченный тромбон!
Женщины и гости.
Всяк прервет свои объятья,
Как бы ни был он влюблен,
Если грянет вдруг в гостиной
Оглушительный тромбон!
Ах, у дамы ножки стройны
И на диво гибкий стан!
Все мы страстно любим знойный,
Упоительный канкан!
Танец кончается, гости и женщины расходятся, у стойки остается только один гость с одной женщиной.