– Что происходит, Мари? – в недоумении я обернулся к своей спутнице… Но ее уже не было рядом. В замешательстве я проследовал к прозрачной пластиковой перегородке, отделяющей водительскую кабину. За рулем сидел типичный афганец, в национальной одежде – длинной рубашке и широких брюках песочного цвета. Афганский жилет и шапочка «паколь» из белой шерсти довершали наряд. Именно такими изображают талибов в фильмах про афганскую войну.
– Салам! Дай, пожалуйста, билет, – протянул я ему монеты.
– Извини, брат, продать нельзя теперь. Надо было покупай до приход контрол.
– Но мы же только сели на предыдущей остановке. Я просто не успел отсчитать деньги. Что тебе, жалко, что ли? – волнуясь, уговаривал я «талиба».
– Не могу: вы все – расходный материал, – изрёк он многозначительно. Тем не менее деньги взял и оторвал билетик от толстого рулона. Но мне его не отдал.
Поразмыслив, я решил не испытывать судьбу и вышел из автобуса на следующей остановке. Уплаченных денег было не жалко: свобода дороже.
Не понимая куда, я следовал по улице за группой прохожих в одинаковых серых плащах и шляпах и наконец очутился в помещении, напоминающем обсерваторию. Большой круглый зал, высокая стеклянная купольная крыша и ряды изогнутых скамеек, расставленных как в цирке. На них сидели в основном мужчины в серых и черных костюмах. Периодически приходили и уходили женщины разных возрастов, в строгих нарядах.
Пока я стоял в центре зала и осматривался, ко мне подошел невысокий мужчина лет пятидесяти с едва заметной сединой в волосах и что-то спросил.
– Простите, что? Я не расслышал, ― извинился я.
– Я спрашивай, кто это последний? ― уточнил незнакомец. Теперь я заметил, что говорил он с сильным акцентом, как многие жители прибалтийских стран, когда пытаются изъясняться на русском.
– Вы мне уже, наверна, слышал? Я захочу спросит – вы пришли на церемоний?
Коверкание слов было гораздо чудовищнее его акцента. Казалось, мужчина нарочно говорит неправильно. Но его взгляд и мимика этого не подтверждали. Он был вполне искренен в стремлении выяснить, последний ли я…
– Простите, я вас не понимаю. И честно говоря, даже не знаю, где нахожусь в данный момент времени. Если вы мне объясните, буду весьма благодарен.
– У вас очень вычурна речь. Это я заметить еще там, на автобуса, ― и мужчина махнул рукой в сторону выхода. ― На твоём месте молча будет лучше, чем говор, ― с сочувствием похлопал меня по плечу и стал подниматься наверх, где заметил свободное место.
Я стоял, опешив от его нелепой, но такой душевной речи. Потом стал вслушиваться в разговоры окружающих. Удивительно кривые и местами нелогичные словесные обороты резали уши, словно клинок из дамасской стали.
Складывалось впечатление, что все эти люди проживали в разных странах и занялись изучением русского языка совсем недавно. Однако нелепые выражения произносились настолько обыденным тоном, что становилось очевидно: на подобной тарабарщине они общаются долгие годы. Да и схожий внешний вид свидетельствовал, что все эти мужчины и женщины из «одного села».
Решив не спешить с выводами, я, по примеру моего недавнего собеседника, отыскал глазами свободное место, сел и стал наблюдать.
Тут же сосед слева вопросил, не обращаясь ни к кому конкретно:
– Вот объясните мне, откуда появиться этот неудобный слов «ботинки»? Почему его говори как идиоты и откуда идти его смысла?
Забыв про недавнее предостережение, я выпалил в ответ:
– Вероятно, «ботинки» произошли от слова «боты». В древние, точнее средние века, во Франции так именовали кожаную обувь с завязками и сапоги.
В зале повисла гробовая тишина. Было заметно, что моя «чистая речь» поразила окружающих. Но больше их зацепило другое. О чем вопрошавший не преминул тут же заметить:
– Вы слишком умничать, молодо человека. Говорите не надо так, чтобы смущать другой вокруг вас люди.
– А что тут такого? ― вдруг выкрикнул сидящий двумя рядами выше болезненно худой, интеллигентного вида мужчина с квадратными очками на переносице. ― Я вот тоже не понимаю, почему «терпимый человек» можно говорить, а «терпимый президент» нельзя!
Тотчас негромко завыла серена, и с самого верха в сторону очкарика стали спускаться трое мужланов в одинаковых серых костюмах.
– Ну вот, один допизделся… ― со злобой процедил кто-то сквозь зубы. Интеллигента, несмотря на его протесты, быстро скрутили и увели под белые рученьки. Вскоре нелогичный бубнеж продолжился как ни в чем не бывало.