Я сидел ошарашенный, ничего не понимая, принимая происходящее за какой-то сюр и бред. В подобных случаях в памяти всплывают сцены из фильма «Город Зеро» – лютая смесь философии, бытовухи и полнейшего идиотизма. Из ступора меня вывел бодрый голос диктора из развешанных по периметру «цирка» огромных динамиков: «Дорогие собратья, мы рады, что вы не пропустить дату памяти и не забывай про наш свято праздновай!»
– О чем это он? – не успел я договорить, как в мои руки вложили небольшую листовку. На ней красовалось цветное изображение Адольфа Гитлера в неизменной шинели и фуражке. Фашистский лидер был запечатлен в окружении крестьян и рабочих, лица которых излучали счастье и готовность идти за своим лидером хоть на край света. На заднем плане возвышался здоровенный плакат с надписью «Добро пожаловать, наши Великие германские освободители!»
После приветственного слова в зал промаршировал духовой оркестр в немецкой форме времен Второй Мировой войны. Бравые молодцы были как на подбор: высокие, подтянутые, с мышцами, заметно проступающими через ткань кителей.
– Наверное, это сон, – старался я себя взбодрить. – Снова Машка забыла выключить телевизор в гостиной, и я сплю под звуки очередного «киношедевра». А это всегда чревато бредовыми сновидениями – проверено не раз. Помню, как-то закемарил под детище Петросяна «Кривое зеркало». Душевные травмы того насильственного киносеанса мне не удалось залечить до сих пор. Даже по прошествии многих месяцев придурковатые мужики, переодетые в страшных женщин и изрыгающие плоские шутки, частенько наведываются без приглашения в мое сознание.
– Эй, пижон, сделай ртом повеселее, а то они подумай может, что мы не рад, – вывел меня из оцепенения толчком в плечо сосед справа.
– Простите, что вы сказали? – уже начиная привыкать к всеобщему панибратству и чудовищному косноязычию, спросил я.
– Улыбайся, падла, говорено тебе! – менее дружелюбным тоном продолжил мужчина. – У меня, промежду прочим, три сопли по лавкам спят. И я не хотеть из-за какого-то невежы садиться в тюрьма и жравши баланду.
Я решил, что лучше не злить окружающих, тем более, что вообще ни хрена не понимал, что происходит в этом цирке моральных уродцев. Посижу, посмотрю, послушаю. Станет совсем скучно – уйду в другой… сон.
Оркестр отыграл парочку бравурных маршей и выстроился наизготовку перед небольшой трибуной, которую во время музыкальной паузы успела установить в центре зала группа низкорослых крепышей в рабочих комбинезонах.
Трибуна была обтянута красным сукном, с большой черной свастикой на фоне белого круга посередине. Поднос с пузатым графином, заполненным то ли водой, то ли водкой, окруженный тремя гранеными стаканами, материализовался из воздуха. Эта мрачная конструкция сразу напомнила мне гроб нестандартных размеров – двуспальный, так сказать…. Я было хотел поделиться удачной шуткой с окружающими, но сдержался, вспомнив про отсутствие у тех чувства юмора.
– Всем встать – власть идет! – проорали динамики, а голос диктора в конце сорвался на фальцет.
Зал послушно вскочил. Я, было, замешкался, но соседи, уже готовые к сюрпризам с моей стороны, без прелюдий подхватили меня под руки и оторвали от скамейки. Так что мгновение я провисел в воздухе, не успев разогнуть ноги.
Их было трое: два маленьких пузатых старичка, возрастом за 70 – так мне показалось на первый взгляд. Причем один из них был ужасно кривоногий, да еще прихрамывал на левый бок, словно раненный. Помощницей ему служила трость из красного дерева с большим золотым набалдашником в виде головы орла.
Второй старик выглядел бодрее, но страдал чудовищной одышкой. Его тяжелое сипенье при ходьбе было хорошо слышно в полнейшей тишине зала. Замыкал ветеранское шествие высокий худощавый седовласый «Дракула» с темными кругами вокруг глаз и большим крючковатым носом. Образ усиливал длинный черный плащ с подбоем красного цвета, как у Понтия Пилата из знаменитого романа.
К сожалению, я сидел далеко не в первом ряду, поэтому рассмотреть комедиантов во всех деталях не смог. В том, что присутствую на спектакле, я уже не сомневался. Иначе и быть не могло. Все-таки прошло почти восемьдесят лет после победы над фашистской Германией. Свастика, пропаганда и даже малейшее упоминание о нацистах давно под строжайшим запретом в большинстве цивилизованных стран. И только комикам еще позволительно глумиться над «подвигами» больных фанатиков прошлого.
«Артисты» наконец доковыляли до трибуны. Крепыши молниеносно подсунули им под задницы массивные деревянные стулья с высокими резными спинками, на которые старички не преминули плюхнуться с видимым облегчением. Вслед за ними уселись на свои места присутствующие в зале. Мои «заботливые» соседи, не сговариваясь, дружно опустили меня на скамейку, прижав для верности тяжелыми руками.