— Стой где стоишь! — Голос человека с винтовкой был определенно знакомым. Майк остановился. — Кого ты знал из команды «Полумесяца»? — прозвучал вопрос из темноты.
— Краснорожий Дженкинс хороводил тогда за главного, их пекаря звали Леммон. — Вспомнив об этом, он сразу же узнал голос. — Знавал я и старого хрена, грозу волков, Винклера.
Дверь отворилась.
— Входи, но не вздумай дотронуться до оружия.
— Этот волчатник, — продолжал Шевлин, — замещал повара, когда Леммон уезжал за провизией. Он готовил отличный кофе и самое паршивое в мире печенье.
Поднявшись на крыльцо, Майк вошел в темный зал, когда-то бывший главным помещением лесопилки. На другом конце комнаты в очаге горел огонь, отражаясь багровыми всплесками на лезвии пилы.
Переступив порог, Шевлин остановился в напряженном ожидании, сжимая руками края плаща.
— Ева, посвети.
Вспыхнула спичка, озарив лицо девушки, необычайно красивое в мягком свете. Ева дотронулась пламенем до фитиля, опустила колпак и повесила керосиновую лампу так, чтобы свет падал на Шевлина.
Он знал, что открылось их взорам: крупный, широкоплечий, стройный мужчина, с лицом, задубевшим от ветра и солнца, который казался еще мощнее в мокром плаще и черных кожаных штанах для верховой езды, надетых поверх джинсов. В нем было шесть с лишним футов росту, и на вид он не весил свои двести фунтов.
Сомневаясь, что годы сохранили в нем что-то знакомое Винклеру, Шевлин сдвинул левой рукой шляпу на затылок, так, чтобы тот увидел его лицо.
— Шевлин! — воскликнул Винклер. — Майк Шевлин! Будь я проклят! А я слышал, что тебя убили в Нуэсесе.
— Почти так.
Однако Винклер не торопился убрать винтовку. Догадываясь в чем дело, Шевлин ничего не предпринимал.
— Что произошло там, снаружи?
— К вам приходил лазутчик. Он пытался застрелить меня.
Огромное помещение выглядело почти пустым. Там, где когда-то гигантская пила с визгом впивалась в бревна, распиливая их на доски для строительства города, ничто теперь не нарушало молчания, кроме приглушенного треска пламени и стука дождевых капель об окна и стены. Огонь в очаге и керосиновая лампа освещали все углы зала, и все же перед ним стояли только старый волчатник и девушка. А в конюшне находились четыре лошади.
В зале отсутствовали стол и стулья, зато имелось шестнадцатифутовое бревно, верхушку которого распилили на доски, а оставшуюся часть срезали так, что она могла служить одновременно и столом и скамьей. Возле очага лежала стопка поленьев, на углях грелся древний закопченный кофейник.
Девушке едва перевалило за двадцать. Держалась она строго и своим поведением внушала почтение. На Майка она смотрела с нескрываемым интересом.
— Вы всегда так скоры на руку?
— Стараюсь.
Подозрения Винклера все еще не рассеялись.
— Чего это ты вернулся? Кто тебя звал?
Сняв плащ, Шевлин подошел к очагу и протянул к огню руки. Что здесь происходит? Похоже, он вернулся в город, переполненный страхами и подозрением. Как на это могли повлиять шахты? Или не шахты?
— Зачем ты вернулся? — повторил свой вопрос Винклер.
— Элай умер.
— Элай?
— Элай Паттерсон.
— Было такое. А тебе-то что за дело, я ни разу не слышал, чтобы ты палец о палец ударил ради кого-то. Что тебе до этого старого хрыча?
— Он мне всегда нравился. — Шевлин растер ладони, держа их над пламенем. — Я ехал по дороге в Сонору. Пару недель назад услыхал о том, что он мертв.
— И сразу же примчался сюда? Послушайся моего совета и дуй отсюда. Все изменилось. У нас тут и без тебя проблем хватает.
— Я хочу знать, что случилось с Элаем.
Винклер фыркнул.
— Насколько я помню, он не имел дела со скотокрадами.
— Может, он обо мне так не думал, — тихо сказал Майк.
Тут в разговор вмешалась девушка.
— Кто послал тебя на лесопилку? — спросила она.
— Я сам решил, что лучше места для ночлега не найти. Понятия не имел, что здесь кто-то скрывается.
Клеймо «Три Семерки», должно быть, ее. Что он знает об этой команде?
— У тебя здесь есть друзья, — заметил Винклер. — Почему бы тебе не пойти к ним? Или не остановиться в гостинице?
— У меня никогда не было друзей в этих краях. Только Элай Паттерсон.
— Ты таскался с Джентри и остальными. Как насчет него? Или Бена Стоува?
Дождь барабанил по крыше, но Шевлин не сомневался, что с чердака доносятся приглушенные звуки. Так вот они где.
— Думаю, — заявила Ева, — что вы шпион.
— Можешь думать все что угодно. А я собираюсь ложиться спать, — ответил он. Потом добавил: — Элай дал мне работу, когда я был ребенком.
— Он никогда не держал скот, — вспомнил Винклер.
— Он нанял меня разгружать фургон, а потом договорился обо мне с Мурмэном. Вот так я стал работать в «Полумесяце».
— Ты шлялся с Джентри и его компанией, — упрекнула Ева. — Я все про тебя знаю.
— Кто может знать все про кого-нибудь? А что касается компании Джентри, то, по правде сказать, тут я свалял дурака.
Если уж говорить начистоту, он всегда был бродягой, человеком, который воевал за деньги, главным образом, потому что умел драться лучше многих других даже в этих краях. А это значит, ему поручали дело и, расплатившись, рады были избавиться от него навсегда. И что его ждет в конце? Смерть где-нибудь среди скал, когда у него закончатся патроны. Или смерть на виселице.
На него медленно навалилась усталость. Майк чувствовал себя опустошенным и физически, и духовно. Он устал быть настороже, устал вечно бежать, устал быть всегда готовым к любым неприятностям. Но для подобных чувств время оказалось совсем неподходящим, потому что его угораздило вернуться в город, который, очевидно, был на грани войны.
И все же пока он понятия не имел, что здесь происходит. Знал только, что город такой же холодный, сырой и недружелюбный, как и семнадцать лет назад.
Глава 2
Он прибыл в Рафтер изможденным тринадцатилетним подростком верхом на буланой кляче, у которой торчали ребра, везя с собой все свое имущество. Его собственность состояла из однозарядного «шарпа» пятидесятого калибра для охоты на бизонов, одного драного одеяла и армейского кольта. На лошади лежало старое списанное седло военного образца.
Элай Паттерсон сидел в магазине один, когда туда вошел паренек, промокший до нитки, но преисполненный чувства собственного достоинства, какое бывает у самостоятельных детей, привыкших работать наравне со взрослыми. Паренек имел потрепанный вид и понимал, что для начала ситуация складывается не в его пользу.
— Не знаешь ли, где здесь можно найти мужскую работу? — спросил он, подавив дрожь в голосе, но сам продолжая трястись от холода.
— Мне нужна помощь, — солгал Паттерсон. — Суставы совсем свело. Там, за домом, стоит вагон с барахлом, который нужно разгрузить.
— Я ищу работу ковбоя, — заявил мальчишка, гордо выпрямившись.
Паттерсон пожал плечами:
— Как хочешь, дело твое.
Гордость вступила в борьбу с голодом и проиграла.
— Согласен, — снизошел гость, — но если кто-нибудь спросит тебя, я — наездник, а не разнорабочий.
Паттерсон кивнул и, достав из кармана серебряный доллар, заметил:
— Сейчас обеденное время. Поешь и возвращайся.
Голодный подросток смерил старика холодным взглядом.
— Я этого не заработал. Потом поем.
В тот же день в магазин зашел Джек Мурмэн, суровый, прямолинейный старина Джек. Элай кивнул, указывая на парня:
— Джек, это мой приятель, только сейчас приехал. Не знаю, насколько он справится, но если тебе нужен помощник, то вот он — наездник.
Мурмэн повернулся в его сторону, с первого взгляда оценив ситуацию. Он был простым, отзывчивым человеком.
— И хорошо ты ездишь, приятель? — спросил он.
— Да, сэр. Еще я умею кидать лассо, вязать узлы, и у меня самая лучшая пастушья лошадь во всей округе. — Он указал на буланую клячу, стоявшую у коновязи.