Дверь распахнулась в тот момент, когда я начал опускать руку, так и не постучавшись. Четвертый раз уже, кстати.
Он стоял на пороге, уставив на меня жуткие белесые глаза и улыбаясь.
— Привет! А я думаю — кто это там сопит и топчется? Да не стой ты, как приколоченный. Зря, конечно, что без пива, но все равно заходи.
Извиниться я не успел. И понял, что если хочу успеть хотя бы что-то — надо сразу о главном. О девочке, которая умрет, если ей не помочь.
Ну, я и сказал. А потом, чтобы не быть голословным, просто врубил комм и отыскал ту кримформашку с грудастой репортершей — конечно, включив адаптированный для атавистов вариант трансляции, я же не маленький.
Каким-то краем сознания мне было интересно — произведет ли на него репортерша такое же впечатление. Но ничего особенного не уловил — у него даже пульс не ускорился. А потом, на самом трогательном моменте реконструкта, когда у меня даже горло перехватывало — он только поморщился и процедил сквозь зубы:
— Репортерша явно неместная. С чего она взяла, что ребенок с Новожмеринки знает англик? А даже если и знает, глупо звать на помощь не на родном…
Он замолчал, кривясь.
Я пожал плечами:
— Но она же позвала.
Позвала. Глупо спорить. Вот он, HELP еенный, на весь экран как раз показали.
Атавист тормознул трансляцию и посмотрел на меня. Нет, я не вру — именно посмотрел! И с таким выражением, словно это не он, а я ущербен, и ему меня ужасно жаль, вот только говорить он об этом не хочет.
— Да не звала она. В том-то и дело. Ты же вроде умный парень… читаешь даже. Отвлекись от того, что болтала та дура, думай сам. Ты ребенок. На твоих глазах только что убили родителей и брата. Сейчас и тебя будут убивать, только вот дети не верят в собственную смерть. Зато они верят в справедливость. Так чего захочет в такой ситуации ребенок? Помощи? Как бы ни так! Вот ты — чего бы ты захотел? Ну?!
Я снова дернул плечом.
Хотел сказать, что не могу представить себя маленькой девочкой. Но вместо этого вдруг выдавил:
— Отомстить.
— Вот! — атавист радостно ткнул меня пальцем в грудь. Больно, между прочим, ткнул. — Отомстить, указать на мерзавца… Думать ты умеешь, не безнадежен! Поглядим теперь, умеешь ли ты видеть. Смотри сюда!
Его палец прошелся по замершим в воздухе буквенным фишкам.
— Тебе ни одна из них не кажется странной? Ну?! Неужели ты не видишь, что последняя перевернута? Вернее, на самом-то деле нет, но тебе именно она должна казаться перевернутой! Малышка набирала наощупь, торопясь, вкривь и вкось, но букв-то всего четыре! Она, конечно, изучала англик в школе, но изучала по старинке, запоминая. В тебя же загружена стандартная языковая база, основные ты должен знать на хорошем уровне. Раш или самостий, судя по названию, ну? Да, у нее был латинский шрифт под рукой, но слово-то явно рашное. Столик потом перевернули, но она-то не вверх ногами писала. Переверни! Ну?!
Я стиснул зубы. Он всегда меня бесит. Сам слепой — но при этом ведет себя так, словно это мы слепые. Ни за что бы к нему не пришел, если бы не Катарина. Главное теперь — рассказать все быстро и не сорваться.
И я рассказал про этих, в кают-компании. И что один из них…
Тут меня снова затошнило, и я предпочел просто переключить комм на внутреннюю трансляцию. Пусть посмотрит пока, а потом я все объясню и ткну пальцем…
Атавист уставился на экран, как завороженный, потом обернулся ко мне и назвал умницей. Сказал, что всегда в меня верил. И даже по плечу слегка стукнул — одобрительно так. У меня аж язык отнялся от неожиданности. А потом поздно было — он вызвал кэпа, сначала просто по связи, а потом попросил, чтобы тот подошел на три минуты, разговор, мол, есть. И сказал это таким тоном, что кэп даже не вякнул.
А может, кэп просто увидел его — через все переборки, с кэпа станется. И сам все понял.
Уже потом, давая интервью центральным кримформаторам и благосклонно взирая на выдающиеся достоинства той самой репортерши (вживую, они оказались вовсе и не такими уж выдающимися), наш капитан скажет, что с самого начала все понял и просто тянул время. Бдительность, мол, усыплял, и все такое. Но это он потом так говорить будет. После того, как шерифа скрутили и выволокли с корабля местные силы правопорядка, а мэр, расплескав кофе и расколотив фарфоровую чашечку, в панике жался к стенке и смотрел на нас так, словно это мы были маньяками. Он так ничего и не понял, этот мэр.