— Юрий Анатольевич, при всём уважении, но рукопашка воспитывает уверенность в себе и способность быстро принимать решения в критической ситуации, к тому же…
— Серёж, кто против, или возражает? Научи их паре простейших заломов, броску через бедро. Из ударов руками оставь один боковой, мощный и простой в обучении. Панч можешь оставить, а джеб вообще забудь, сам знаешь, он только на вид простой, а на практике над ним работать и работать. Ногами, два удара в колено и один по яйцам. И больше практики, возьми у физрука защиту, и пусть лупят друг дружку до посинения, чтоб на автопилоте выполняли. Через пол года, они будут у тебя и решительными и свирепыми, топором не отмашешься.
Демидов уже хотел перейти к практическим рекомендациям, как внезапно накатило. Что именно? Да шут его знает, такое впечатление, что мир рушился. Вот он Армагеддон, сейчас протрубит ангел и каждому выдадут окончательный расчёт. Лейтенант Серёжа тоже что-то почувствовал, подскочил с выпученными глазами подростка надышавшегося клея. Попытался сделать шаг, но запутался в ногах и рухнул плашмя. Демидов только успел подхватить его голову у самой земли. С его метр девяносто, да плашмя об асфальт, так можно и убиться насмерть. Или не можно? Как никак, Серёжа тоже выпускник родного Рязанского, стопку кирпичей головой разносит в пыль за один удар.
Дыхание ровное, пощупал пульс на шее, нормально, сердце работает. Вроде всё гут, только глаза у него шальные и вращаются как у хамелеона в разные стороны. Сильно, кто бы мог подумать, что человек так умеет. Оплеуха не помогла, последующая тоже. Приходить в себя начал только после третьей, наглядно демонстрируя на практике работу закона диалектики про переход количественных изменений в качественные.
— Ты как — озадачил Демидов подчинённого, как только у того сфокусировался взгляд — в норме? И почему вокруг тебя свечение?
— Не знаю, вроде нормально — задумался лейтенант — а что со мной было?
— Такое впечатление, что прямо во время нашего разговора ты что-то нюхнул и отрубился. А потом начал светиться.
— Светиться? Ну я на прошлой неделе диспансеризацию проходил с флюорографией, может там мощность излучения превысили?
— Звиздец, дитя дерьмократии! Лейтенант Синицын, отставить шуточки.
— Я, есть отставить шуточки. Блин, Юрий Анатольевич, кстати, вы тоже светитесь.
Демидов оглядел себя, покрутил перед собой руки, от которых действительно шло некоторое сияние, тусклый белый свет с золотыми искорками. Интересно, а у Серёги свечение красноватое.
— А ну, каким цветом я свечусь?
— Белый такой, холодный, как лампа дневного света и ещё что-то мелькает, не пойму. А я красным, да?
— Да, ты красным. Только что бы это значило?
— Как вам идея на счёт ауры, вроде некоторые её могут видеть?
— Ага, наш новый прапор на ГСМ её иногда видит. Потом нач мед, фиксирует его на койке и ставит капельницу с аскорбинкой, через пару дней, как новенький.
В ауру и прочую мутотень Демидов не верил, странные события вокруг, видел собственными глазами. Бойцы, отдыхающие после занятия потерянными не выглядели. Кроме одного, который подражая своему командиру валялся в отключке, молодёжь бестолково суетилась вокруг него, не зная что предпринять. Кстати, если приглядеться, становилось видно, бойцы тоже светились. Не так как он с летёхой, скорей даже не свечение, а словно марево вокруг тела. И кроме того, присутствовало ещё что-то, совершенно неправильное, но пока ускользавшее от майора.
— Тень! Грёбаная тень! Серёга, ты видишь — за время их диалога тень резко перепрыгнула в противоположную сторону, попутно здорово удлинившись.
— Точно, а я всё думаю, что за хрень, чувствую что-то не то, а не пойму. И солнце, часов на пять вечера.
— Да, примерно так. Ты вот что, разберись со своими бойцам, а я пока огляжусь.
Лейтенант побежал к отключившемуся бойцу, предоставив Демидову возможность сосредоточится на своих ощущениях. Вроде ничего не изменилось, кроме положения солнца. Кажется оно жарит чуть сильнее, для пяти вечера, но тут без термометра точно не скажешь. Расположение полка на месте, город тоже, даже непонятное свечение вокруг людей исчезло. Ан нет, стоит сосредоточится, так сразу видно. И ещё, в теле какая-то лёгкость, энергии как в молодости, словно сбросил лет двадцать пять. Нет, даже лучше, жаль скрипящие колени ни куда не делись.
Появилась ещё одна особенность, чувства оказались на столько обострены, словно он уже неделю в поиске на вражеской территории. Кто ходил, знает, когда все чувства работают в максимальном режиме и кажется, появляется одно дополнительное. Примерно то же ощущение, какое он испытывал, когда минировал мост через Селенгу. Тогда китайские часовые охранявшие мост, ощущались ещё и каким-то шестым чувством, иначе их успех трудно объяснить. Сейчас майор ощущал нечто подобное. С чего бы? Он уже месяц из города не выползал, даже на рыбалку не выезжал. Почему тогда всё его существо буквально вопит о том, что случилось нечто, глубоко неправильное. Понять бы ещё, что именно.
Обход территории полка ничего «глубоко неправильного» не выявил, кроме ещё нескольких солдатиков потерявших берега. Ладно солдатики, они сейчас хилые пошли, чего не скажешь о командире второго батальона. Коваленко, мужик проверенный, вместе с ним мост через Селенгу рвали. И вот сейчас, он сидел в курилке с мокрыми штанами и пускал слюни улыбаясь во все тридцать два зуба. Здесь Демидов испугался по настоящему. К счастью, ничего непоправимого с ним не произошло, несколько оплеух вернули приятеля к реальности. Он что-то забормотал, потом, словно в полусне начал отмахиваться от затрещин.
— Юр, отвали, чего прицепился — пробормотал комбат, всё ещё не раскрывая глаз. Опачки, у Демидова даже рука остановилась на пол дороги до его лица. Как он узнал, кто его мутузит?
— Как, как, каком — пробурчал Коваленко и осёкся на полуслове. Открыл глаза, и уже совершенно осмысленно спросил — а действительно, как? А последнюю фразу ты вслух сказал? И почему ты светишься?
— Каким светом свечусь?
— Как лампа дневного света, но с золотистыми искорками.
— Угадал.
— Юр, чё за нах?
— Я это пытался выяснить, когда наткнулся на тебя. И да, товарищ майор, похоже вы не только мысли читаете, но вдобавок обоссались.
Коваленко опустил взгляд и смачно выругался. Демидов был полностью согласен, для сорокалетнего мужика напустить себе в штаны поступок несколько странный.
— И что с тобой приключилось?
— Не знаю. Достал сигарету, хотел прикурить, и вдруг нахлынуло, ощущение какого-то счастья, совершенно невероятного. Словно в детстве… — Коваленко осёкся, вновь взглянув на мокрые штаны — гхм…, короче, не знаю что было, но я почувствовал каждое живое создание вокруг. Будто растворился среди них, стал одновременно и муравьём и одуванчиком и бойцами на плацу, и тобой.
— Знаешь, ты тут не один такой — покосился на мокрые штаны — в смысле на кого нахлынуло. Мой лейтенант в обморок грохнулся, потом глазами вращал в разные стороны, как хамелеон. Но большинство, похоже, вообще ничего не почувствовало. Ладно, вот тебе ключ от моего кабинета, пойди переоденься, там в шкафу хэбэшка висит. А я к начштаба.
— Благодарю, у меня всё своё, и кабинет и шкаф с хэбэшкой.
На том и разошлись, комбат поплёлся переодеваться, а Демидов в гости к одному, без преувеличения, уникальному человеку, который в настоящий момент являясь начальником штаба их отдельного десантно-штурмового полка, до кучи выполнял обязанности командира, в связи с временным отсутствием последнего. Ведь чем определяется эта самая уникальность? Некой исключительностью из общего ряда, своей неповторимостью. Те же швейцарские часы или английские авто которые выпускаются серией по два десятка экземпляров, проигрывают ему в уникальности по всем статьям. Ибо их начштаба, единственный в мире еврей на такой должности. Нет, есть конечно и Цанханим в Израиле, где вообще все евреи. Но Цанханим бригада, а у них полк, так что в пролёте.