Надо честно признаться, что выход из некоторых самых трудных, самых запутанных ситуаций я находил благодаря ее безошибочной интуиции и ее на первый взгляд парадоксальной и абсурдной, но в конце концов изумительно точной логике. Одно время я пытался уговорить ее учиться заочно и получить диплом юриста, чтобы потом прийти к нам на работу, но из этого ничего не вышло — болезнь подвела Марию к такому рубежу, когда ей приходилось проводить почти весь год в санаториях. Она отказывалась от работы, которую ей предлагали, ценя ее ум и энергию, не желала переселяться в отдельную квартиру — «Зачем мне квартира? Я торчу круглый год в санатории, а квартиры нужны молодоженам и старым людям!». Старую кибитку мы заменили на фургон, чуть более просторный и благоустроенный. Слава Богу, удалось купить по символической цене старую «волгу» с дизельным двигателем, который обеспечивал отопление в фургоне, когда машина стояла на приколе. Я даже предлагал Марии переехать ко мне (у меня довольно большая квартира), разумеется, по-дружески, давно ни на что не надеясь, но гордая Мария, конечно же, отказалась, и все пошло, как и прежде, своим чередом.
Осенью, зимой и весной она почти не покидала санатория, и я приезжал к ней не только каждый праздник, но и часто в будни. Сначала ее помещали в любую палату, где была свободная койка, потом я (конечно же, втайне от нее) настоял, чтобы за ней навсегда закрепили самую большую и солнечную комнату с маленькой кухонькой, туалетом и душем. Я приезжал часто и оставался допоздна и вскоре придумал — привез раскладушку, поставил ее в кухоньку. Дом Марии до какой-то степени стал и моим, здесь поселились мои пижама, тапочки, бритва, книги… Когда у меня в запасе было несколько дней, я привозил сюда с собой и папки с делами, тем более что Мария была для меня чем-то вроде мисс Марпл у Агаты Кристи с ее следовательским гением, помогавшим старушке расплетать самые сложные криминальные загадки Скотленд-Ярда. Мария отказалась переехать ко мне, а вот мои многодневные посещения делали ее счастливой, насколько может быть счастлива женщина в ее положении. Ну, а мне рядом с ней было так тепло и уютно, как было только когда-то давно-давно — дома, в селе. Может быть, тут дело было еще и в том, что Мария держала себя со мной не только как с другом, но и с любимым, иногда непослушным сыном. Точно так же, как некогда старшая Мария проявляла свои материнские чувства к «малышке», эта «малышка» теперь хвалила меня и ругала, наказывала и прощала, заботилась о моей одежде, о моих делах, о моем будущем… Несмотря на то что Мария была еще молода, из-за болезни она приобрела манеры матроны, а это гарантировало авторитет любому ее действию по отношению к моей житейски незрелой особе.
С годами мои посещения санатория, где жила Мария, стали настолько привычными, что я, как и она, превратился в какую-то постоянную величину, при встрече с которой некоторые больные говорили мне: «Добрый день, доктор!», принимались рассказывать о своих болезнях, а я их внимательно и сочувственно слушал (видимо, сходить за специалиста в областях, о которых не имеешь никакого представления или весьма приблизительное, — профессиональное качество «сыщика», в общем, в нашем «театре» мы должны быть образцовыми «актерами»).
В летние месяцы болезнь чуть отступала, и тогда она перебиралась в свой «дом» — фургон и открывала тир, а я, как специалист по оружейному делу, приводил в порядок все хозяйство, чистил и смазывал — в том числе и бельгийку, из которой годами никто не стрелял. Старую кибитку мы отволокли в село и поставили в опустелый заросший двор отцовского дома Марии. Сельчане просили продать ее — была бы отличная повозка для сена, но Мария ни за что не соглашалась, для нее кибитка была и оставалась памятью о дорогих людях, о прошлом, о времени, когда она ждала Георгия…
…Когда Мария варила кофе специально для меня, она делала это медленно, молчаливо и сосредоточенно, семь раз снимала с плитки турчик и ставила обратно — совсем как жрица, избегая в это время разговоров и даже посторонних глаз.
— Чудо-кофе! — Мария очень любит сама нахваливать то, что делает. — Скажешь Анечке, чтобы варила тебе только этот, я еще такого не пила, тут сто один аромат, карибский тайфун и рота черных дьяволов!
Да, Мария недаром читала приключенческие романы… Если на старости лет я решу, как некоторые мои коллеги, писать мемуары, я попытаюсь создать образ Марии через точную форму ее слова, приведу ее изящно-акробатические метафоры и сравнения, ее абсурдные формулировки, в которых больше здравого смысла, чем в длинных трактатах ученых.
Наконец я решился задать ей вопрос, ради которого пришел сегодня сюда.