— А, приспичило ему — вот и женился… За женитьбу закон не преследует, это нас с тобой надо к позорному столбу за то, что не дали державе молодого пополнения! — со смехом заявил я, потому что Томов тоже был старый холостяк и мы часто шутили с ним на эту тему. — А человек хоть и стар, но создал семью, честь ему и хвала! А там смотришь — может, и многодетным отцом станет — судя по всему, силы у него есть, он не особенно надрывался в жизни…
— Ты смеешься, а он так и пишет в исковом заявлении — «как многодетный отец семейства» — и точно цитирует закон.
— А законы для того и пишутся, чтобы их цитировать! Есть у тебя что-нибудь прохладительное?
Томов встал и направился в угол кабинета к маленькому холодильнику, а я, помня о максиме «извлекай пользу из всего, даже из неудачи», набрал телефон Марии — чем черт не шутит, может, дело о доме Робевой поможет нам, хотя бы временно, оттянуть другое, более болезненное?
— Привет, я тебя слушаю! — немедленно ответила Мария — она безошибочно угадывала, когда я звоню ей, может быть, это телепатия, или просто в последнее время ей так мало народу звонит…
— Дело заведено, — сказал я как мог спокойно и невозмутимо, — но речь идет не о тире, а о доме Робевой. Он будет судиться с Советом…
Я услышал легкий вздох Марии и какие-то слова, которых я не понял.
— Ты что-то сказала? Тут плохо слышно!
— Я сказала то, что давно говорила тебе, — он ку-ку!
— А я тебе говорил, что негоже говорить такие слова, хотя ты права на все сто!
Я буквально почувствовал, какая тяжесть — целая гора! — спала с ее плеч, а это значит, что и мне стало значительно легче.
— Я отправляюсь к тебе!
— Ставлю кофе, кэптэн! — бодро доложила Мария, и я услышал, как застучали об пол фургона ее костыли. Наверняка сейчас начнет колдовать над плиткой…
Я обернулся к Томову, который все еще стоял с двумя неоткрытыми бутылками.
— У меня к тебе просьба, Томов: сделай так, чтобы Мария ни под каким видом не узнала, что Цачев подал на нее в суд, и тем более чтобы до нее ни сном ни духом не дошло, что он обвиняет ее в убийстве бывшей собственницы тира.
— Понял, — немедленно согласился Томов. Мы действительно понимали друг друга с полуслова. — Это ее совсем расстроит. Но… сколько времени понадобится молчать?
— Пока я не скажу тебе, что можно раскрыть тайну…
Томов нажал кнопку, вошла секретарша, молоденькая, круглолицая, на щеках ямочки — странный кадр для суда, ей бы в хоре петь или скетчи про любовь играть. Томов закрыл за ней дверь, строго поглядел на нее и тихо спросил:
— Скажи, Маринова, кроме нас двоих, кто-нибудь еще знает об этом иске?
— Нет, конечно, нет, товарищ Томов! — удивилась девушка. — А… а почему вы спрашиваете?
— Следовательно, о нем знаем я, ты, полковник Свиленов…
— И моя секретарша Ани, — добавил я так же тихо, втягиваясь в игру в конспирацию, весьма хорошо мне знакомую. — И плюс истец и адвокат…
— Понятно, — подтвердил еще тише Томов. — Значит, запомни, Маринова, кроме нас, об этом не должен знать никто, и прежде всего — ни в коем случае, ни при каких условиях — Мария Атанасова. Во всяком случае, мы для этого должны сделать все, что от нас зависит. Ясно?
— Ясно, товарищ Томов! — с готовностью согласилась девушка и с улыбкой вышла из кабинета.
— Итак, можешь на нас рассчитывать! — уверенно заявил Томов и стал наконец открывать бутылки. — Хоть бы эти типы не поставили ее в известность…
— Вот что, я отвезу Марию к морю, я давно собирался! — решительно заявил я, и мне показалось — найден лучший способ временно изолировать Марию от всех этих волнений.
— Ну а что же в сентябре? Наверно, это дело все-таки будет слушаться в сентябре, а?
— Прекрасно, пусть слушается! Оно начнется и завершится без нее, она даже знать ни о чем не будет! В это время она уже будет в санатории, где обычно проводит целую зиму, а ты подумаешь, кто будет защищать ее интересы. То есть кто будет выступать в суде вместо нее — и вместо меня! — подчеркнул я, нисколько не скрывая, что это дело я воспринимаю как свое, личное. — Разумеется, если до той поры мы не сумеем убедить Цачева забрать свой иск.