Один голос.
Опьянены они, слепые, суетою,
Но хмель ее — как сон: пройдет он с быстротою,
И воздаянья трубный глас
Пробудит гневно их (о, страшный час!).
Тогда вкусит бедняк счастливый
Мир за твоим столом, творец чадолюбивый,
Но в ярости своей, безмерно справедливой,
Ты чашу горькую испить на этот раз
Заставишь род их нечестивый.
Весь хор.
О, пробужденья час!
О, сон пустой и лживый!
О, мщенья трубный глас!
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Матфан, Навал, хор.
Матфан.
Прошу вас, девушки, Иосавеф позвать.
Скажите, хочет с ней Матфан потолковать.
Одна из дев хора.
Матфан!.. Да поразит его десница бога!
Навал.
Как! Все бегут? А кто ж покажет нам дорогу?
Матфан.
Найду и сам. Идем!
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Захария, Матфан, Навал.
Захария.
Куда ты, дерзкий? Стой!
Не смей переступать за сей порог святой.
Имеют право быть здесь только слуги божьи.
Миряне же сюда, — гласит закон, — не вхожи.
К кому ты? Мой отец на празднике таком
Не снизойдет до встреч с языческим жрецом;
А мать, простершись ниц, смиренно бога молит,
И отвлекать ее пришельцу не позволят.
Матфан.
Мы подождем, мой сын, а ты свой гнев умерь.
Я к матери твоей не зря пришел, поверь —
Приказ владычицы мне передать ей надо.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Матфан, Навал.
Навал.
Спесь от родителей перенимают чада.
Но прислан ты зачем царицею сюда?
Ей нерешительность досель была чужда.
Зловещее дитя во сне ее смутило,
Речь Иодая в гнев смятенье превратила,
И дерзкого она решила усмирить,
А в здешний храм тебя с Ваалом водворить.
Уже про это мне поведал ты, счастливый,
И я надеялся на долю от поживы,
Но Гофолия вновь заколебалась вдруг.
Матфан.
Я третий день ее не узнаю, мой друг.
Она теперь не та владычица былая,
Что, слабость женскую рассудком подавляя,
Умела в нужный час опередить врага
И знала, как в борьбе минута дорога.
Сломили волю в ней пустые угрызенья.
Решимость прежнюю свели на нет сомненья,
И — снова женщина — она лишилась сил.
Однако горечи я в сердце ей подлил.
И, рвенью моему доверившись всецело,
Мне воинов ее поднять она велела.
Но то ли сирота, что к ней был приведен,
Хотя, как говорят, подкидыш он с пелен,
Рассеял ужас, сном навеянный царице;
То ль ухитрился к ней он ловко подольститься, —
Не знаю. Ясно лишь, что гнев ее угас
И мщенье отложить угодно ей сейчас.
Она сама с собой в противоречье впала.
Я к ней: "Род отрока, как мне известно стало,
Возводит Иодай к низвергнутым царям.
Дитя он лицезреть дает идущим в храм
И силится вторым представить Моисеем,
Внушая помыслы мятежные евреям".
Покрылся краской лик от этих слов у ней.
Вовек ничей обман не действовал быстрей.
"Мне ль неизвестностью, — рекла она, — терзаться?
Сомненья слабостью рискуют показаться.
Ступай к Иосавеф, скажи ей вот о чем:
Огнем спалю я храм и сокрушу мечом,
О нем сегодня же бунтовщики восплачут,
Коль мне в заложники ребенка не назначат".
Навал.
Ну, что ж! Не думаю, что ради сироты,
Который в храме был взращен из доброты,
Мятежники дадут снести свою святыню.
Матфан.
Нет, Иодаевой не знаешь ты гордыни.
Уж если богу им подкидыш посвящен,
Сто раз в мучениях умрет скорее он,
Чем выдаст мне дитя, с которым — это ясно! —
К тому же носятся тут все подобострастно.
О нем, коль верно я в слова царицы вник,
Все знает Иодай, хоть сдержан на язык.
Но отрок принесет им лишь беду большую:
Его не выдадут, и дело довершу я,
И храм их, ненависть вселяющий в меня,
Огонь и меч сметут до окончанья дня.
Навал.
Что ненависть в тебе такую воспитало?
Ужель столь ревностно ты веруешь в Ваала?
А вот, к примеру, мне, чей пращур — Измаил[301],
Не ближе твой Ваал, чем бог евреев был.
Матфан.
Приписываешь, друг, ты слепоту Матфану,
Коль мнишь, что искренне служу я истукану,
Колоде, исподволь источенной червем[302]
И мной от тления спасаемой с трудом.
Слугою господа родившись в храме этом,
Не изменил бы я досель своим обетам,
Когда бы с их ярмом сумел согласовать
Стремленье к почестям и страсть повелевать.
Воспоминаньями тебя не утруждая,
Я умолчу, Навал, как мнил у Иодая
Отнять кадильницу, первосвященства знак,
Как бился, как хитрил, отчаивался как,
Но, побежденный им, избрал стезю другую,
Решив, что преуспеть лишь при дворе могу я.
Прельстил я слух царей угодливой хвалой,
И вещим начал им казаться голос мой.
У них в сердцах страстей подогревая пламя,
Край бездны устилал пред ними я цветами.
Я, кроме воли их, иных святынь не знал
И мнения свои в угоду им менял.
Насколько оскорблял их слух, легко ранимый,
Суровый Иодай, к пороку нетерпимый,
Настолько ж я всегда умел их чаровать,
На правду им глаза мешая открывать,
В наряд законности бесчинство облекая[303]
И кровь невинных лить усердно помогая.
Когда был новый бог дан Гофолией нам
И возвела она ему во славу храм,
А Иерусалим стенанья оглашали,
И небо с воплями левиты вопрошали,
Ужели вновь смолчит предвечный судия,
Примером послужил евреям робким я,
Отрекшись веры их, и наименовала
Царица тотчас же меня жрецом "Ваала.
Опасность Иодай почувствовал во мне:
Надев повязку, я стою с ним наравне.
Однако не забыт и на вершине славы
Мной бог, которому я изменил лукаво,
И мысль о нем селит боязнь в душе моей,
А из-за этого я злобствую сильней.
Нет, счастье полное вкушу я лишь сегодня,
Когда всем докажу бессилие господне
И угрызения свои похороню
Здесь, в храме, преданном позору и огню.
Но вот Иосавеф.
вернуться
301
Измаил — сын Авраама от служанки, египтянки Агари. Его потомки жили на границе Египта и Аравии и враждовали с народом израильским.
вернуться
303
В наряд законности бесчинство облекая... — Возможно, что под этими признаниями Матфана косвенно подразумеваются иезуиты.