Нерон.
Уместен твой совет, как в битве уничтожить
Врагов отечества и славу приумножить,
Или когда враги уже разбиты в прах
И мирно речь ведем в сенате о делах.
Тебе доверюсь я в таких вопросах смело,
Но о любви судить — твое ли это дело?
Нет, нет, мой добрый Бурр, ты слишком прям и строг,
И мне в науке сей не нужен твой урок.
Я к Юнии пойду — в разлуке истомился.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Бурр.
Бурр.
Любуйся, Бурр, гляди: Нерон как есть явился!
Натуру лютую ты цепью мнил сковать,
Но цепь непрочную уже он начал рвать
И много бед, боюсь, свершит на воле... Боги!
Кто мне совет подаст? С кем разделю тревоги?
Сенека мог бы снять с меня хоть часть забот,
Но он в чужом краю в неведенье живет.
Не к Агриппине ли воззвать? Так будет лучше
И для нее... Она! Благословенный случай!
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Агриппина, Бурр, Альбина.
Агриппина.
Итак, я не права! Бурр, чести образец,
Мне сына воспитал как истинный мудрец!
Палласа жребий злой как объяснить изволишь?
Нерону он помог стать цезарем — всего лишь!
Искусно Клавдию сумел Паллас внушить,
Что надо пасынка скорей усыновить, —
И вот изгнанник он. Но, Бурр, тебе все мало:
Теперь Октавии соперница предстала.
А ты, ты, враг льстецов, чей долг — держать в узде
Нерона юный пыл, ты всюду и везде
Низкопоклонно льстишь и славишь, как заслугу,
Что он отринул мать и оскорбил супругу!
Бурр.
Напрасен, госпожа, твоих упреков град,
И цезарь, может быть, не так уж виноват.
Был изгнан им Паллас, но это справедливо:
Не в меру стал спесив, держался так кичливо,
Что императору пришлось пойти на то,
О чем мечтали все, сказать не смел никто.
Беда Октавии пока не безнадежна,
И осушить исток ее скорбей возможно,
Но не угрозами вернешь супруга ей,
А здравомыслием и кротостью речей:
От криков яростных вдвойне он свирепеет.
Агриппина.
Ах так! Зажать мне рот? Пусть кто-нибудь посмеет!
Чем больше я молчу, тем меньше в вас стыда,
Но пусть разрушу все, что строила года,
Вам даром не пройдет мое уничиженье:
И без Палласа есть пособники для мщенья!
Сын Клавдия уже постиг преступность дел,
В которых каяться — отныне мой удел.
Его явлю войскам, и повестью печальной
О жизни молодой, унылой и опальной,
Разжалобив сердца, сказать не премину,
Что перед ним должны мы искупить вину,
И встанут об руку сын Клавдия Британик
И — в образе моем — родитель мой Германик.
А кто соперник наш? Лишь Энобарба сын!
Бурр и Сенека с ним? Нет, он совсем один:
Все знают — это я вас, изгнанных, призвала,
С тех пор моя судьба судьбою вашей стала.
Услышит Рим о том, как вы мне помогли
И к преступлению от преступленья шли,
И за собой вели воспитанника к цели.
А чтоб особенно вы Риму омерзели,
О злодеяниях все толки подтвержу —
Убийства, даже яд[97]...
Бурр.
Но слушать госпожу
Не станут и сочтут такие заявленья
Поклепом на себя в минуту ослепленья.
Да, общим был у нас к единой цели путь,
И это я войска заставил присягнуть
И не корю себя: все было по закону
В тот славный день, когда досталась власть Нерону.
Его, усыновив, сам Клавдий уравнял
С Британиком в правах и этим Риму дал
Свободу выбора. Коль есть нужда в примере —
Народной волею стал цезарем Тиберий,
А отпрыск Августа, его побег прямой,
Отвергнут Римом был Агриппа молодой.
Власть сына твоего тверда, неколебима:
Ты нанесешь удар, но он придется мимо.
К тому же, если мне захочет цезарь внять,
Он добротой смягчит разгневанную мать.
Я до конца пойду по избранной дороге.
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Агриппина, Альбина.
Альбина.
Себя не помнишь ты от горя и тревоги.
А вдруг до цезаря твои слова дойдут?
Агриппина.
Жалею об одном: что он сейчас не тут.
Альбина.
Молю, умерь свой гнев! Неужто брат с сестрою[98]
Так дороги тебе, чтоб жертвовать собою?
Во имя всех богов, сдержи себя, сдержи,
Правь цезарем в делах, но сердца не вяжи.
вернуться
97
Убийства, даже яд... — Весь монолог Агриппины текстуально перекликается с 14-й главой XIII книги «Анналов».