Раскайтесь, Гитлер!
Раскайтесь, Гитлер!
Предупреждение от автора: я не умею нормально писать и описывать. Если что-то непонятно (с тем же деизмом, копьем или художеством) - комментарии всегда открыты.
- Я всегда холодно относился к церквям. - Я крестил Русь. - Я отдавал приказ расстреливать священников. - Я не верил в Бога. - Я сторонник деизма.
***
- Я понимаю, за что в Ад отправили тебя, фюрер, - Иосиф Виссарионович Джугашвили вдумчиво посмотрел на Адольфа Гитлера, верховного главнокомандующего вооружёнными силами Германии. Бывшего и сто лет уже как мертвого, правда. - Ну, а Вас, креститель недоделанный? Князь Владимир недобро скрипнул зубами. Столько лет он прошел в небытии, отягощенным адскими муками, чтобы теперь общаться с продолжателями земли русской и ее врагами. - За Рогнеду. Ей тринадцать было, когда она моею женой стала. И родителей ее я прямо при ней убил, глотки мечом перерезав. - И за хренову тучу смертей во время крещения, не? Взор всех обратился к высокой фигуре в углу, которой доселе никто не замечал из-за зарившего в помещении полумрака. - А ты кто? - совершенно без акцента спросил Наполеон. Неизвестно, на каком языке они общались. Это был просто... разговор. А язык не мог повернуться так, чтобы создать во рту новый, совершенно иной звук. - Маяковский, - за известного поэта и писателя ответил бывший генеральный секретарь ЦК ВПК (б). - Революционер. Какое-то время на марках печатался. - Что ты сказал? - властно сказал Креститель Руси, приподнимаясь со стула. - Что мы тут делаем? - вздохнул Бонапарт, глядя на старого русского громилу. - Почему этот арийский выродок всё еще жив? - воскликнул в сердцах Адольф, буравя Иосифа злым взглядом. - Столько сил... Я прятал это копьё! А вы натравили на него американских придурков. - Свои игрушки лучше надо прятать, - холодно ответил Сталин. Все знали, что за истории приключились с их собеседниками, но объяснить, откуда они это знают, никто не мог. К тому же, эмоции и чувства у них были заторможенные, странные. Не чувствовалось ни ярости, ни горя, ни обиды, а лишь их отголоски. Словно взрослые люди, от которых зависели жизни многих людей, они снова превратились в подростков, случайно выпивших батьковской горилки. Хотя француз и рожа арийская под это описание не попадали. - Так зачем мы здесь? - снова спросил Наполеон, поудобнее устраиваясь на своем стуле. - Чтобы раскаяться? Я ни в чем не раскаиваюсь. - Из-за тебя женщин насиловали, выродок, - прошипел Владимир Владимирович и встал, распрямившись. - Столько людей полегло. - Война, - коротко ответил француз, пристально разглаживая свою мужскую сорочку, в которой он и погиб. Странно, что вещь в пригодном состоянии - перед кончиной великого завоевателя она вся была истерзана и порвана. - Я... раскаиваюсь, - произнёс Владимир. - Но только за Рогнеду, Анну и детей наших. - А за пол-Руси, разумеется, нет, - с иронией сказал поэт, качая головой. - А Вы, фюрер? Вы раскаиваетесь? - Нет, - буднично ответил Гитлер. - Только разве за концлагеря. А славян этих... ненавижу. Жаль. Но мне нужен был Урал. - А вот скажите, фюрер, - Джугашвили весь подобрался. - Это из-за Вены Вам так плохо? Ведь дело кроется в той самой художественной академии? Ректор, что Вас не принял, - относится к славянам? - Дореволюционный дворянин, - скривился Гитлер. - Потомственный, зараза. Сам рисовать не умеет. Особенно людей. - Восхищен Вашими работами! Право, я помню их мельком! Здания. Они подобны Танцующему Дому в Праге! - О, нашему дорогоуважаемому поэту понравились картины фашиста? Неприятно удивлен, - хмыкнул Иосиф. - Кто бы говорил! Столько людей на казнь отправил, эти стенки тонкие в домах сделал... - Значит, никто здесь не раскаивается? - перебил Маяковского князь. - И что тут делает, кстати говоря, Владимир Владимирович? - произнес имя Наполеон так, словно на его родном языке такие слова не вызывали затруднения в произношении. - Я - полководец, Владимир - он князь, Сталин и Гитлер - понятно. А ты... всего лишь поэт? - А я всего лишь Бог.