Ему никак не удавалось забыться. Тело лихорадило и очень хотелось пить: сухой язык шершавой тряпкой царапал неба. До воды было рукой подать: она бурлила в котелке, водруженном Жаном на костер, но Легран чувствовал, ему нужно кое-что другое. Теплое, солоноватое, тягучее. Живое.
"Я схожу с ума, — твердил он про себя, сжимая виски. — Нет. Я не могу. Нельзя". Но при одной только мысли вонзить зубы в человеческую плоть и припасть к ароматным потокам крови, становилось так легко и хорошо, что противостоять наваждению становилось все тяжелее.
— Выпей это, — Жан тронул его за плечо, протянул чашку с кипятком, участливо заглянул в глаза.
Он стоял так близко, что Леграна залихорадило еще сильнее. Он слышал, как бьется сердце в груди друга, как оно толкает по венам кровь: вожделенную, драгоценную, необходимую до умопомрачения. В глазах вдруг потемнело, окружающий мир исчез, и не осталось ни единого звука, кроме пульсирующего шума в теле Живчика. Больше терпеть не осталось сил.
Анатоль зло зашипел, с нечеловеческой силой схватил Жана за горло, повалил его на землю и вцепился зубами в шейную артерию. И как только почувствовал первые капли живительной жидкости на губах, погрузился в поток феерического счастья и наслаждения. Он глотал, втягивал в себя кровь, не способный остановиться. Тело наполнялось легкостью и невероятной силой и, пожалуй, он бы взлетел и дотронулся до звезд и луны, только отрываться от источника жизни ни за что не хотелось. Предавшись наслаждению, Легран урчал, ворчал, чавкал и чмокал, жадно вгрызаясь в нежную плоть глубже и глубже. А когда почувствовал, что сосуд опустел, злобно отстранился и недоуменно уставился на истерзанный труп человека, которого когда-то считал лучшим другом. Но, опьяненный сытостью и удовольствием, не обратил на него никакого внимания. Отбросив тело как ненужную вещь, он облизнулся и завалился спать, даже не утерев кровь с подбородка.
Анатоль стоял на берегу моря, рассматривая волны, лижущие песок. Сегодня обычно синяя вода превратилась в темно-багровую, а местами — в почти черную. И волны уже не шелестели, как когда-то, в детстве. Они хлюпали и булькали, пузырились и источали густой солоноватый запах, который будоражил сознание, будил неуемную жажду.
Легран проснулся, когда на утреннем небосводе уже гасли звезды. Сглотнул тяжелый комок, застрявший в горле, потянулся и встал, разминая конечности. Несмотря на то, что костер догорел, он не чувствовал холода. Впрочем, как и Живчик, спящий неподалеку. Бедняга, совсем утомился, подумал Легран, подошел к нему и…
На его шее зияла ужасная рана, а в изуродованном теле не осталось ни капли крови, словно его опустошили, выпили…
Анатоль застонал, закрывая рот рукой. Он вспомнил. Каждую минуту, каждую секунду своего страшного пиршества. Зажмурился и глухо зарычал, поняв, что не испытывает отвращения к истерзанным останкам Живчика. Отвращение он испытывал к самому себе, к новой сущности, требующей свежей порции крови.
А Жан выглядел умиротворенным. Устремив потухший взгляд к небу, он улыбался той страшной и в то же время счастливой улыбкой человека, который после долгих скитаний наконец-то обрел покой. Легран опустился на колени, склонил голову, прощаясь с однополченцем и другом. Жизнь закончилась для них обоих — в этом Анатоль был уверен. Только пути их отныне разошлись. Живчик будет вечно блаженствовать в небесном царстве, а он… Что будет с ним?
Легран чувствовал, что меняется, что теряет связь с этим миром и поэтому инстинктивно хватался за каждый вздох, за каждое дуновение ветра, за каждый оттенок чувств. Тогда он еще не знал, что в последние мгновения обращения, в переходный период от жизни к существованию, новый вампир стремится запечатлеть в памяти любую мелочь. Ведь именно с таким багажом он уйдет в вечность.
Вдруг что-то привлекло его внимание: из кармана торчало то самое колье, которое Живчик намеревался подарить возлюбленной и матери своего сына. Будто зачарованный, Легран вытащил бриллиант и бумажку с адресом. Вот она… Последняя, немая просьба друга. Искупление и прощение. Для обоих.
По злой иронии судьбы, в памяти не-человека, но еще и не-вампира отпечатались именно эти мысли. Клятва, что когда-нибудь он, Анатоль Легран, вольтижер гвардейского полка великой наполеоновской армии, вернется сюда, заберет закопанное под кряжистым дубом бриллиантовое колье и передаст его семье Жана, хоть как-то отплатив за то, что натворил.
* * *
Я не знаю, сколько пролежал в лазарете, то выплывая из черноты, то снова в нее проваливаясь. Помню, как мы заезжали в ворота Обители и собственную счастливую мысль — наконец-то мы дома, в безопасности. Помню стрельчатые окна часовни и склоненное надо мной лицо Агаты: серьезное, сосредоточенное. Все остальное тонуло в мутном тумане из расплывчатых образов и невнятных звуков.
Когда ко мне вновь вернулось сознание, я увидел Агату, одетую, как всегда, безупречно, с идеальной прической и строгим макияжем. Только под глазами пролегли тени, вокруг губ собрались усталые морщинки, а лицо сильно осунулось.
— Двое суток, — вздохнула она, опередив мой вопрос. Присела рядом, измерила давление и пульс. — Честно признаться, заставили вы нас, Маугли, поволноваться. Существенная потеря крови, интоксикация, крайняя степень измождения. Так понимаю, переусердствовали с "Эллетом"?
— Выхода не было, — собственный голос показался скрипучим и чужим. Безумно хотелось пить, и я потянулся к тумбочке за стаканом воды.
— На будущее имейте ввиду: максимальная доза энергетика не должна превышать пятидесяти граммов. Вы же, судя по всему, влили в себя раз в пять больше, подвергнув организм тяжелейшим перегрузкам. Но что удивительно… — она задумалась и слегка наморщила лоб, — вы регенерировали почти полностью и в рекордно короткие сроки. Исключительный случай, учитывая в каком состоянии вас, молодой человек, доставили.
— Как остальные? — я залпом осушил стакан и с сожалением вернул его на место, чувствуя, что не напился.
— С ними все в порядке, не волнуйтесь, — врач скупо улыбнулась. — Жизни ваших напарников ничего не угрожало, и я отправила их в общежитие. Хотя, думаю, моим решением они были несколько разочарованы. Очень не хотели вас бросать.
— А с ним что? — я заметил на соседней кушетке Самурая. Даже с шапкой из бинтов на голове он не вызывал ни малейшего сочувствия. Так ему, падле, и надо.
Агата поняла мой настрой, поэтому сухо оборвала:
— Сосредоточьтесь на собственном выздоровлении, Маугли. Об остальном я позабочусь.
Она взяла из металлической ванночки шприц, и что-то вколола мне в руку. По телу разлилась необыкновенная легкость, которая сразу же утянула в глубокий сон.
Не знаю, что меня разбудило. Я проснулся среди ночи и открыл глаза, медленно приходя в себя. В окна падали серебристые струи фонарного света, на стенах вытянулись остроконечные тени, глухо тикали висящие над дверью часы. Сбоку доносилось мирное сопение Самурая. И еще тихие, мягкие шаги. Наверное, ночной обход, спросонья подумалось мне. Только походка, судя по звукам, была уж слишком осторожной. Агата не стала бы красться, как мышь, чтобы измерить давление или сделать укол. Я чуть повернул голову, и с удивлением узнал в ночном госте Дока.
Вампиролог двигался медленно и плавно, видимо, не желая нас будить. Он пересек палату и остановился возле койки Самурая. Сунул руку в карман пиджака, немного помедлил, будто собираясь с мыслями, и достал шприц.
После наркоза мысли вяло ворочались в голове, один вопрос сменялся другим: что Док задумал? С каких пор выполняет работу врача? Или Агата попросила ее подменить? Хотя вряд ли… Всем известно: она очень ревностно относится к своим обязанностям и доверяет своих пациентов только Артуру…
Профессор вытер выступивший на лбу пот, поднес иглу к плечу Самурая. Рука, сжимавшая шприц, нервно дрогнула… "Здесь что-то не так" — мелькнуло запоздалое заключение. В то же время мимо меня проскользнула расплывчатая тень, врезалась в Дока и повалила его на пол. В палате вспыхнул свет и на несколько секунд ослепил. Я зажмурился, прикрыл глаза рукой, а когда убрал ее, увидел Перса и незнакомого парня, вылитого викинга — рослого, светловолосого и голубоглазого. Оба крепко вцепились Доку в локти, при этом викинг ловко перехватил запястья профессора и защелкнул наручники. Затем, грубо тряхнув, они поставили его на ноги.