— Просто ты боишься воды, — ответил ему синеец, долил в деревянное корыто воды, снял с себя хлопчатую рубаху и кинул её в воду, — Ничего вы не понимаете в культуре.
— Я рыцарь, и поэтому эта твоя культура меня не интересует, — ответил Фондс, застёгивая на себе панцирь, — Всё, что требуется от меня, это воевать.
— Просто так, размахивая мечом войну не выиграть, — проведя языком по верхним зубам, Милас сполоснул в воде рубаху, выкрутил её и надел на голое тело, — Вы машете мечами, делая размашистые, но бесполезные удары. Бой должен быть как танец: напал, отступил, выкрутился, отбил и напал. Все движения должны быть чётко продуманы, но за очень короткое время.
— Непонятно, — прошептал рыцарь. Потянувшись, он подошёл к окну, в котором отсутствовало стекло.
— Сиджу же поняли, — пояснил синеец. Пройдя по полупустой комнате до своей кровати, он подобрал лежащий на ней кожаный жилет и натягивая его на себя, повернулся к серифасцу, — Вы скучный народ. Занимаетесь своими делами, но развлечений у вас нет, их заменяют дела. У вас нет ни художников, ни писателей. Не удивительно, что вы так мало живёте. Единственное развлечение вам доставляет хмель, хотя она вас и губит. Взгляни на симелханцев: у них есть всё не потому что есть за что всё это сделать, а потому, что они более собраны, воспитаны и умеют развлекаться не очерняя своё здоровье. Вот поэтому вы выбираете или такую работу, которая вам не оставляет времени, или напиваетесь до потери пульса, или воюете.
— Я рыцарь и война моё призвание, — гордо ответил Фондс, поправив висевший на поясе меч. Создавалось такое впечатление, что он услышал только последнюю фразу, не больше.
— А я воин, но совсем не хочу убивать!
— Тогда чего ты воин? Был бы кем-нибудь другим, например, крестьянином.
— Я воин лишь для того, чтобы другие могли жить спокойно, в мире и согласии, — ответил Милас. Подняв с кровати ножны с мечом, он повесил их за своими плечами.
— Говоришь как те симелханцы. Этот странный народ появился одни Боги знают откуда, разгромили олезийцев и сейчас процветают! И они утверждают, что настроены мирно. Но можно ли им доверять, особенно когда они непобедимы? О всемогущие, да они сродни самим Богам!
— Они просто знают жизни цену и очень её берегут, — ответил Милас так ничего и не подозревающему рыцарю, — Научись и ты её ценить и многого добьёшься.
— Я и так добился, — рыцарь был одержим своей точкой зрения, хотя это и не удивлено: он родился и вырос в стране, где свои законы и принципы, своё отношение к жизни, заключённое только на сегодняшним дне. О будущем он даже и не задумывался.
— Возможно, — согласился синеец, подойдя к окну и встав рядом с другом, — Но ты если и задумываешься, то только о близком будущем.
— До самой своей смерти.
— Верно, а дальше?
— Что дальше? — Фондс в недоумении взглянул на друга.
— Дальше вечность, — ответил воин, медленно отходя от окна, — И от того, как ты прожил жизнь, зависит то, каким у тебя будет эта вечность. Не делай глупостей и цени людскую жизнь. Смотри, может и вы станете такими, как симелханцы.
Сказав это, Милас вышел за дверь. Что бы с ним здесь не происходило, он всё-таки не забыл о своей миссии. Но сейчас было только утро и лишь глупец вторгнется во дворец днём. Хотя ночью количество стражников не уменьшится, скорее уж наоборот. Но в скрытом убийстве главным союзником всегда является темнота.
Спустившись в таверну, Милас уместился за столик и откинувшись на спинку стула, задрал голову к потолку. Таверна была практически пуста. Интересно, из-за чего бы это? Ещё не пришло время напиться? Хотя эти серифасцы нажираются когда угодно, независимо от всего.
— Как же хорошо дома, — сказал Фондс, спустившиеся вслед за Миласом и усевшиеся напротив него, — Дома есть дома, пусть это будет даже соседняя харчевня.
— Тяжёлый ты человек, — внезапно воскликнул Милас, поднялся со стула и направился к окну. Пройдя немного, он остановился.
— Знаешь, — внезапно проговорил он, — Фондс хоть и считает себя хорошим рыцарем, а вот про дом он ох как вспоминать не любит!
Внезапно развернувшись, Милас вытащил из ножен меч и отступил к окну.
— Возможно, — лицо того, кто только что был Фондсом Трисом начало искажаться, приобретая худощавость, волосы удлинились и побелели. Правая рука незнакомца стала сужаться, твердеть, а края кисти приобретать остроту, превратив руку в меч. — Тебе, жалкий синеец, не надо было появляться здесь. Зря ты явился в этот город.