По тишине, штыкуемой только стуком часов, и робким на батю глазам военкома Василий понял, что его желание осадить самоуверенного майора исполнилось с лихвой. Сам он не вникал в рассказ Георгия Александровича — слышал уже, но притишинье прыткого хозяина этого до тошноты чистенького кабинета отдалось сладостью. «То-то же», — подумал беспричинно-мстительно.
Он приткнулся на стул у окна и смотрел, как дробко осыпает стекло сухая крупка нарождающейся метели, а внизу, на бугристой мощенке, тормошится, подскакивая, кипятковой пылью. Заглядевшись пляской снежинок, Василий чуть не упустил разговора, беспорядочно порхающего сегодня с одного на другое.
— Вы, товарищ полковник, остались бы у меня на денек, отдохнули, а? — предложил вдруг военком. И загорелся своим предложением: — Баню я заказал бы соседу — деревенскую, с парком да веником! Эх, попарился, помылся — заново родился!
— Нет-нет, мы поедем, — ответил Донов. — Вот доберемся и обязательно затопим баньку. Сами затопим, в банях я, не стану скромничать, имею толк… Что до «заново родился» — верней не скажешь. Как еще говорено: баня — мать вторая, кости расправит, все дела поправит. Правда, не совсем я уверен… все ли?
— Я, кстати, в них тоже маленько смыслю, — подхватил военком. — И читал, и на практике кое-что испытал. В русских банях на разный лад мылся, а однажды и в финской сауне довелось побывать.
И офицеры нарочито живо ударились по баням — оба оказались их знатоками. И знатоками, достойными друг друга, несведущему их разговор показался бы ребусом: «термы Каракаллы», «турецкие бани и серные тифлисские», «финская сауна», «офуро и сэнто». оказавшиеся японскими банями, так и сыпались в разговоре. Непринужденно обсуждались достоинства жара липового и осинового, пара кваса и душицы, веников березового и дубового, но победителем и в этом споре-разговоре опять же стал батя:
— А все же, думаю, вам не доводилось бывать в японской опилочной бане, — сказал он и даже причмокнул губами. — Я и сам-то вкусил ее всего два разочка, когда на восточной границе служил.
— Нет, не слышал, — сдался военком, явно одолевавший в истории и теории бань. — Любопытно!
— Готовится жутко ароматная смесь из кедровых опилок и что-то за полусотню разных трав. За десять — пятнадцать минут на таком ложе вытаивают все кости, словно в невесомость уходишь… Но я все же предпочитаю нашу русскую баню-матушку. Она — ярче, сытнее. В нашей-то постоянно в движении, веник заставляет работать, а не лежать мумией. Знай хлещись да покрякивай: эх, куда ты попал, елкина мать, Робин Крузо!
Василий слышал и не слышал полупраздный этот банный разговор. Отогревшись чуток в тепленьком комиссаровом кабинете, он вдруг почувствовал себя плохо. В висках давило и слышно простукивали тупые неровные толчки: тупк-тупк-тупк-тупк… и даже глаза — сторонний, казалось бы, орган — побаливали, особенно остро щипало веки. Стараясь отвлечься, Василий таращился в метельное окно, но бурая муть утомляла, он переводил глаза и который уже раз вздрагивал, наталкиваясь на батин полушубок, висевший рядом на трехногой вешалке-вертушке. Кожа дубленки на сгибах протерта почти насквозь, скаталась в мелкую крупку — знать, мокла и прочищалась многажды, но ворот роскошен, из белейшего, ровно подстриженного меха, и пристрочен, видать, недавно, даже нитка на шее смотрится свежей. Казалось, батя раздвоился: и справа, и слева он. Один сидит в кресле, непривычно много разводя тары-бары, а второй немо стоит у шкафа и пытливо смотрит в упор. И вообще, было ощущение, будто все вокруг размыто в гранях, зыбко, раздвоено. В голове было гулко и пусто, и в то же время напряженно просилась очень важная, понималось, мысль, но просветление не приходило, чего-то он не мог ухватить главного, и цепь, которую щемяще чувствовал, никак не сцеплялась и дразняще позванивала. Может быть, мешали эти дурацкие байки старших о банях. Баня, баня… При чем здесь баня? Нет, как все ж таки въедается в слово приписанный ему смысл. «Баня» — и сразу перед глазами чьи-то распаренные животы, бедра, ноги, хотя тут по звучанию первым делом надо бы узреть нечто от «бабы» и «няни». А может, пошло оно от «баловать — нянчить» свое тело? Тьфу! Нашел время и место своим… испражнениям. Нашелся тоже — банщик. Бедный ты, Робин Крузо! В бане бедный Робин Крузо…