Вот и теперь, собирая на стол ужин (в самом центре стола уже парит вовсю чугунок с моим любимым блюдом — домашним жарким), после двух-трех вопросов о делах наших там, «в городу», где, оказывается, всегда все в порядке и всегда, по ее мнению, мало случается нового, она уже приступила к своим здешним новостям. Обычно за первый же вечер я оказываюсь в курсе всех последних новостей, дел и забот деревни, и, в чем уже давно убедился, в курсе верном и обоснованном. Все это и сделало ее, мою бабушку, мою «бабку Зараиху», для меня и прокурором, и адвокатом, и судьей моей деревни. И, как вижу нередко, не только для меня…
Бабка разливает в пузырчатые рюмки портвейн, в граненые стаканы густое душистое пиво — и говорит, и говорит.
Бабка подкладывает мне мясца понежнее, огурцы поплотнее — и рассказывает, и рассказывает.
Бабка говорит, рассказывает, и лицо ее выпечатывает то грусть, то гордость, и ложатся на него поочередно то тусклые складки горечи, то лучистые морщинки улыбки. Бабка все выжмет из этого вечера, ибо знает, что я уже завтра «сорвусь с цепу» — пропаду в дебрях земляческих встреч, рыбацких костров и охотничьих троп.
Я сижу, слушаю и стараюсь не упустить ни одной даже малейшей тени на ее лице — они мне говорят больше, чем сами бесстрастные на голос рассказы.
Я сижу, слушаю и время от времени, стараясь не спускать с нее глаз, вытаскиваю из чемоданчика и складываю на скамейку подарки бабке: свои, родительские, Кланькины.
Бабка и не смотрит на них. Знаю: это она сделает завтра, когда меня не будет дома. Пересмотрит и перемеряет по нескольку раз, и сама поймет, что от кого. Сейчас она занята очень важным, самым важным для себя.
И я, может быть, — тоже…
2
— А мальцом-то помнишь себя?
— Помню…
— И чудной же ты был. Ох и чудненькой!
— Чего уж… Наверно, как все. По травке бегал.
— Ой нет, не говори! Разве травка одна схожа с другой? Дерево разве схоже с деревом? И тем паче — человек…. Ходишь, бывало, молчком все, молчком, как бирючок, и хвать — тако выкинешь!
Митя — человек взрослый. Всего один месяц с «чуть-чуток» — и пойдет в школу. Поэтому на вопрос отца, чем сегодня Дмитрий намерен заняться, он задумчиво трет подбородок указательным пальцем:
— Пожалуй, надо мне пойти порыбачить…
Иногда отец говорит, что весьма рассчитывал сегодня на его помощь в кузнице, и Митя, конечно, идет с ним. Но чаще отец понимающе кивает головой: да-да, рыбалка — дело стоящее, это уж точно, вчера уха была хороша, от нее так и пахло рыбой. И Митя — сборы у него недолги — степенно ступает в огород. Здесь он первым делом прикладывает руки ко лбу и пытливо, долго изучает восход. Солнце выбирается на «чистень» (так бабушка называет чистое небо) — значит, дождю не быть. Выйди оно в дымчатое марево — жди дождя. Это уж точно. А там какая рыбалка, насквозь мокрому? Сегодня, ясно дело, «зазноит». А раз так, бежим галопом в предбанник по коробку с червями, накопанными вечером, махнем через плетень позади огородов, и — по высохшей за лето болотистой лужайке — неси ноги к лесу! Благо, ноги проворны: Митька может бегать целый день и вот нисколько, ни ка капельку не устает.
Лес встречает утренним раздольем воздуха, тишины и света. Справа — густая стена сосен. Стена высоты такой — аж от земли до неба, глазам даже слезно, когда начинаешь высматривать вершинки сосен. Стена светлая, вся облитая солнцем, но невольно тянешься на тропинку, которая ведет левее, к березняку. Стена-то сосновая только снаружи такая светлая, а войди в бор чуть глубже — там темным-темно, в сказках всегда в таком лесу волки прячутся. По березнику же бежишь — со всех сторон свет: сверху — от солнца, сбоку — от белых березок, снизу — от росинок-бусинок с каждой-каждой травинки.
Бежишь, догоняя тропинку вертлявую, которая огибает, увертывается от каждого кустика и каждой кочечки, и вдруг теряешь ее за крутым поворотом: тут поперек тропинки проходит дорога, что вдоль всей Кири петляет с дальних лесов от самой станции Киря аж до широкой Суры. Нырк тропинка на дорогу — и нет ее. А шагов за десять от этой дороги — Киря. Киря на этом месте очень пахнет брусникой. Потому что и березник, и бор выходят здесь прямо к берегу, а в бору всегда полным-полно брусники. Всю не соберешь, хоть кадки здоровенные припаси. Это уж точно. Ягодки брусники переспевают и лопаются, и, когда идет сильный дождь, в Кирю стекают аж красные от сока ручейки. Во как! Это Митька сам видел.