— Ты перекуси-ка на дорожку-то. Картошку я там подварила. Да с собой-то возьми — до вечера, чай, не вернешься. В газете там, на столе.
Ну разумеется! Ну разумеется, бабка, хотя и ничего не сказала вечером, видела, что я старательно начищаю свое залежавшееся ружье, набиваю патроны, что я даже Пирата — очень полюбившуюся (чувствую — взаимно) собаку нашего егеря Семена Серпилина — выпросил на день и привел во двор. Но вообще-то это ничего не значит: бабка моя и без того встает сумасшедше рано, просто не знаю я — обыкновенный она человек или железный. Давно шагает она по седьмому десятку, а по-прежнему через день возит почту из Мартовки, разносит всему Синявину письма, газеты и журналы, содержит корову, трех-четырех овец, откармливает на зиму здоровенного борова, гоняет с грядок кур, счета которым и сама никогда не помнит. Неизвестно, когда она ухитряется отдыхать: весь день на ногах, ложится поздно, а утром еще до зорьки у нее протоплена печь и готов завтрак.
Пират, почуявший запах ружья, сразу настраивается на охоту: уши — стрункой, смотрит на меня вопросительно — куда пойдем, в какую сторону?
— На Угольный, Пират, — говорю ему. Нисколько не сомневаюсь, что он меня понял. — Конечно, на Угольный. Жажду нашу может утолить только Угольный.
И мы тихо — уже охотничьим шагом — трогаемся вверх по улице. Дойдем до Бруснева переулка, там шмыгнем «на зады», пройдем с полкилометра полем до березничка, поднимемся вдоль опушечки еще с версту и исчезнем, растворимся в Угольном — самом богатом зверьем и дичью лесе Засурья.
Деревня впервослух еще спит. Но о «первозданной» тишине, о которой мечтается после долгой городской сутолоки, не может быть и речи. С натужным кряканьем нет-нет да зарабатывают в распадающейся темноте колодезные журавли, над каждым двором всплывают тонкий звон молочной струйки о подойник, гулкий вздох коровы — стадо у нас по раннелетней привычке и в августе выгоняют очень рано, — дробный топот спугнутых с места овец и еще какие-то шорохи, шепоты, встряски, которыми всегда богато живое подворье. Синь небосклона на востоке, куда мы идем, заметно вянет, жижеет, а за спиной она густеет, наливается мраком. Воздух чист и свеж несказуемо, многозвучно тихо навстречу идет рассвет… Хорошо!!!
Но тут перед глазами моими разворачивается такая противоестественно-детективная (почему-то так сложилось у меня, что детективы я как-то еще принимаю применительно к городу, а на деревне они никак не принимаются всерьез) картина, что я, к удивлению Пирата, минут целых на десять застываю на месте, не в силах переломиться обратно на охотничье настроение.
Из-за дома, к которому мы как раз подходим, появляется женщина в завязанном по самый нос платке (в теплый-то август). В правой руке ее — большой чемодан, черный, с блесткими металлическими прожилками по краям, в левой руке — большой узел, за спиной горбатится котомка.
У колодца стоят две женщины с ведрами, я узнал их: одна — Люба Костылина, вдовушка лет тридцати — сорока, не совсем, слыхивал, чистого поведения в смысле мужских ночных стуков в дверь, другая — хромая Нюрка Зубрилкина, женщина болтливая и довольно вздорная, жена чудаковатого безногого сапожника Саньки Костина со странным (так я и не выяснил до сих пор, откуда взялось) прозвищем — Малина.
Увидев их, женщина с вещами быстро повернула в Бруснев переулок и торопливо зашагала по дороге, ведущей в соседнее село Мартовку. Кто она? Не воровка ли какая с чужими вещами? Но ведь женщины у колодца видели ее, они даже смотрели прямо на нее и не сказали ни слова! Своя, деревенская? Но и тогда… Чтобы две такие болтушки так глубоко промолчали, увидев третью бабу на улице да еще в такую рань… Нет, тут нечто большее, чем даже простая ненормальность, а уж ненормальности деревенские я довольно-таки понимаю.
Где-то у конторы, которая тут же рядом, за небольшим прудиком, загудела машина, вытарахтела на нашу улицу, Линию, и тоже повернула в Бруснев переулок. «Газик» управляющего отделением совхоза. Куда это Петр Сергеевич так рано?..
Ударив в спину женщины с котомкой снопом света, «газик» притормозил было, но тут же резко рванулся вперед, на полном ходу объехал раннюю путницу и скрылся в ближней балке. Чтоб Петр Демьянов да не подобрал человека в пути?! Этого еще не бывало, машина у него всегда перегружена попутчиками сверх всякой вместимости…
Пораженный всем увиденным, я тоже повернул в переулок и заспешил за женщиной. Решив помочь ей донести вещи хотя бы до березничка, с десяток метров я прошел торопливо, но тут меня озарило: это же Маруся Бруснева!..