— Д-да я же… г-говорю.
— Ну вот и хорошо. Ну и ладно нам здесь торчать. Пойдем, я тебя в шашки раздолбаю.
— Раз-д-долбаю! Д-да я т-тебя…
И они уходят в сторону клуба, дружно шурша жухлой осенней травой.
…Какой ты теперь, Федька? Как тебе служится в далеком Уссурийском крае, офицер Федор Савельев? Ах, жизнь! Даже на такое ухитряешься ты накладывать печать забвения… Напишу, напишу сегодня же, разве можно быть настолько забывчиво-черствым?! Ведь адрес-то вот он, рядом, через улицу всего. Не поленись сделать лишний шаг — и к тебе вернется друг…
А я, Федька, вернулся уже давно, совсем не способным оказался я жить вдали от Засурья. И землю я, Федька, не перевернул, даже наоборот — после долгих шатаний и шараханий из края в край я постиг сердцем отцовскую мудрость, что не надо ничего слишком резко «переворачивать». Один вред от них, от этих переворотов.
8
И снова — ветровое зеленое взгорье: моя опушка, мой Прогон.
А в низине, на дне воронкообразного поля, лежит моя деревня, мое Синявино. Тесовые, железные и черепичные крыши выложены, как костяшки домино, аккуратной буквой «Т»: вертикальная палка — прямая длинная улица Линия, на ней наш дом; верхняя перекладина буквы — улица Поперечная; черточка снизу, как основание, — Заголиха. По-за огородами с обеих сторон тянутся темно-синие валки ивняка, растущего на бережках двух овражков с колыбельно-ласковыми названиями: Крутенький и Клубничный (соединившись в лесу, они образуют овраг уже с другим именем — Казачий — где-то на нем, говорят, стояли на привале казаки Пугачева). Такие же звучные, ласковые названия носят у нас и деревни — Поляна, Краснобор, Яблоновка, и озера — Долгое, Светлое, Крутоярка, и все, что имеет право на имя.
Выше валика ивняка деревню кольцуют разномастные полоски посевов ржи, гречихи, клевера. А дальше и выше — несказуемое буйство красок! Неровной грядой, ступенями поднимается зеленая, синяя, пурпурная гряда леса, незаметно тающая в неподзорно голубой глубине горизонта. Это — Засурье…
И только там, где каждый вечер садится солнце, красивое природное многообразие горизонта нарушает, явственно выступая из марева дали, белокаменная Порецкая колокольня. В ту сторону теперь мой путь. «Пора, пора! Рога трубят!..»
Два часа бодрой ходьбы через Кожевенное на Кудейху, и я уже на шоссе, по которому с лихим гулом проносятся железные дети века. Вон идет, сверкая стеклом и никелем, и мой комфортабельный «Икарус». Пора, пора… «Стой, «Икарус»! Я тебя поцелую в твой горячий стеклянный лоб!»
Ну, если уж поэзией запахло, то теперь меня хватит надолго. Может быть — на целый год…
Спасибо тебе, Засурье — всемогущий лекарь души моей. Светоч души моей, светоч земной.