— Бедный Чарли.
— Почему Чарли?
— Потому что думаю, это мальчик, а ты не можешь назвать мальчика Шарлоттой.
Он закатил глаза.
— Временами я забываю, какой ты еще ребенок.
— Эй!
— Прости, — Тэтч прикусил идеальную нижнюю губу, светло-голубые глаза сверкнули, когда он медленно поднял ведро выше, выше и затем полностью оторвал от пола.
— Сукин сын, — пробормотал он.
Я прикрыла глаза.
— Я его убила, да?
— Эм. — Он ничего не сказал. Почему он молчит?
— Тэтч? — Я взглянула на него сквозь пальцы и увидела, как он почесал голову, озираясь по сторонам. — Тэтч, что не так? Чарли мертв? Нет?
— Скорее да, чем нет.
Я вскрикнула и вскочила с дивана, готовая извиняться перед несчастным пауком. Но на полу не оказалось трупа. Не было никакого паука.
Просто синий букет. И чистый пол.
— Тэтч, — в горле внезапно пересохло, и я прошептала: — Где Чарли?
Он схватил меня за руку, теплые пальцы впились в кожу, а потом произнес фразу, которую ни одна женщина никогда не захочет услышать.
— Не двигайся.
— Тэтч, — выдавила я сквозь зубы, — если это шутка, то не смешная.
— Похоже, что я смеюсь? — Его глаза уставились на мои ноги. Мне было страшно смотреть вниз. Очень страшно, но, конечно, когда кто-то так пристально на что-то смотрит, у тебя нет выбора, кроме как посмотреть. Верно?
Я медленно опустила взгляд.
И что вы думаете? Там был Чарли, полз возле моего большого пальца. На мне были сандалии.
Гладиаторские.
Я была гладиатором без меча. Перепуганным насмерть.
И Чарли, словно почувствовав мое состояние, поднял одну из мохнатых ног, как будто пробуя напряжение вокруг моего розового пальца.
— Спокойно, — тихо произнес Тэтч, медленно опускаясь на колени возле паука.
— Я пытаюсь. — Руки тряслись, пока паук размером с блюдце продолжал делать своими ногами в воздухе странные заигрывающие движения. — Думаю, он расстроен.
— Он был в ведре, — прошипел Тэтч. – Конечно, он расстроен! Ты даже в туалете не можешь спрятаться без истерики.
— Всего один раз! — Прошептала я. — И там было очень темно!
— Перевожу: ты боишься темноты.
— Зато, по крайней мере, умею ездить на велосипеде.
— Хочешь заняться этим прямо сейчас? — Он продолжал шептать, медленно протягивая большую идеальную ладонь хирурга к пауку, и вдруг я представила, чем это может закончиться.
Паук его укусит. В кровь попадет инфекция.
И он не сможет работать. Или оплачивать свой кредит на обучение.
Оставит его всего в долгах. На улице.
Голым.
Мертвым.
Тэтч умрет.
— Подожди! — Я медленно опустилась на пол. В ушах стучало от страха, но я протянула руки, и Чарли заполз мне в ладони. Стало щекотно. Это было бы мило, если бы пауки не ужасали меня.
Трясясь, я подошла к ведру и осторожно опустила его внутрь, на этот раз не переворачивая, чтобы Тэтч мог потом отнести его. Но стоило мне начать вытаскивать руку, как что-то острое впилось в кожу.
— Мать твою...
Тэтч успел схватить меня до того, как я повалилась на пол, руки дрожали, а большой палец правой руки пульсировал от боли.
Прежде чем я осознала, что происходит, Тэтч отнес меня на диван. Спиной я опустилась на мягкие подушки, мужчина поднес мой палец к лицу, разглядывая.
— Я умру? — промямлила я. — По каналу «Дискавери» рассказывали, что укус тарантула похож на укус пчелы. Так вот, они безбожно соврали!
Тэтч нахмурился при виде опухшей красной отметины и медленно опустил мою руку вдоль тела.
— Ты будешь жить.
— Что ж, обнадеживающе. Мне хоть приз дадут? Леденец? За спасение твоей жизни?
— Ты? — Он усмехнулся и присоединился ко мне на диване. — Спасла мне жизнь, дав тарантулу укусить себя?
— Продолжай! — По крайней мере, разговор отвлекал от боли. Слегка притуплял ее, хотя от факта, что в руке находится яд паука, я вся сжалась. — Если бы он укусил тебя, ты бы не смог работать.
Он, казалось, задумался.
— Хочешь сказать, что я, наконец, получил бы отпуск, в котором мне дозволяется спать больше трех часов?
— Ну, когда ты так об этом говоришь, — проворчала я и попыталась скрестить руки, но зашипела от боли в нижней части руки.
Тэтч снова схватил ее.
— Яд слабый, тут всего лишь опухшие дырочки от клыков.
— О, какое разочарование. Я спасла тебе жизнь и при этом даже не превращусь в Спайдермена.
— Везет как утопленнику, ну, может, в другой раз. — Он подмигнул. Это было мило.
Сидеть с ним на диване. Мои ноги на его коленях. Взгляд сосредоточен на его губах. Стоп! Стоп!
Я поспешно отвела взгляд, но недостаточно быстро: он поймал меня на том, что я пялилась, куда не следовало, и почувствовала себя полной дурой, что продолжаю так сильно желать его.
О чем это говорило? Кроме как обо всем?
Он был превосходен. Упорный. Прекрасный. И сражался с пауками ради девушки, которую бросил.
К черту все.
— Это ни к чему не приведет, — неубедительно произнес он. — Ты же понимаешь, верно?
Было такое чувство, будто он сначала вручил мне воздушный шар счастья всего мира, а потом проткнул его гигантской иглой.
Я была полностью повержена.
И хотя я знала, что нет никакой надежды на воссоединение, меня официально поставили перед этим печальным жалким фактом.
Меня всегда забавляли «такие девочки».
А теперь «такая девочка» смотрит на меня из собственного идиотского зеркала.
Я испустила долгий вздох и медленно кивнула.
— Это исключительно по работе, Тэтч. Ты знаешь, как важен для меня этот курс, как важно защитить диплом.
Он отвел взгляд, стиснув зубы.
— Родителей все так же не бывает рядом по большей части?
Я кивнула.
— И предполагаю, что в виду переизбрания твой отец захочет, чтобы ты снова присоединилась к его избирательной кампании?
В животе появилось болезненное чувство.
Для своих родителей я была трофеем. Чем-то блестящим и симпатичным, чем можно похвастаться перед семьями и заработать их голоса, показывая, как они могут растить ребенка в столь занятой жизни.
Ладно, я знала, что родители меня любили.
Просто они любили меня в собственной манере — единственной, о которой знали.
— Мне необходимо доучиться, — снова надавила я. — Рынок труда свирепствует, степень МВА мне поможет. Чем скорее я выпущусь, тем скорее смогу начать собственную жизнь подальше от всего этого. — Я подняла руки в воздух.