- Мужики вы кто?
- We do not speak Russian.
- Что? ничего не понял.
- We British reporters, we don't understand russian.
- А понял, иностранцы. - Роман вспомнил английский который когда-то изучал в школе и попытался объяснить им, что он от них хочет. - Вечером когда нас придут проверять или кормить, я обезврежу одного боевика, вы, если сможете, помогите мне. Их осталось здесь всего трое, остальные уехали на обмен. Вы меня поняли?
- Но как же веревки? Мы же связанны!
- Сейчас, подождите.
Роман осмотрелся по сторонам и увидел лежащий в углу ржавый изогнутый гвоздь. Подобравшись к нему поближе он подобрал его и засунул в замок наручников. Через несколько секунд раздался еле слышный щелчок и наручники соскользнули на пол. Развязав ноги, он аккуратно подобрался к связанным журналистам и развязал веревки но полностью их не снял.
- Пусть будет так, когда надо будет вы их даже не почувствуете, а выглядит будто вы еще связанны.
Журналисты закивали головами, в их глазах загорелась надежда. Рома подошел к лежащему брату и потряс его за плечо, тот от прикосновения резко вздрогнул и поднял голову.
- Валера, есть шанс отсюда свалить живыми. Почти все боевики уехали на обмен. Тут их осталось всего трое. Когда они придут вечером нас проверить надо завалить их и дергать отсюда, пока есть возможность.
Валера в ответ часто закивал головой и сел поджав под себя ноги. Роман оставил веревки на руках журналистов и брата, так что бы казалось что они связанны а сам встал возле двери и стал ждать.
Когда на улице почти полностью стемнело из шлакоблочного дома вышли двое боевиков с фонарями и ведром воды. Подойдя к двери, один из них зазвенел связкой ключей, отпирая замок. Рома прижался как мог к стене и затаил дыхание. В сарай ворвался яркий луч фонаря и осветил лежащих журналистов. Первый боевик с ведром подошел к ним вплотную и нагнулся зачерпывая из ковшиком воду. Второй прикрыв дверь стоял держа наготове автомат, как только он начал поворачивается в сторону Ромы, тот резким движением, избегая луча света, бросился к нему. Моментально выхватив из ножен на поясе боевика нож он нанес три удара в глаз, горло и по связкам на руке, чтобы тот не смог выстрелить. Второй боевик почувствовав сзади движение начал приподниматься от ведра, но в этот момент все трое журналистов гурьбой набросились на него. Боевик громко вскрикнул, и один из англичан руками вцепился в его горло, сжимая его изо всех сил. Через минуту боевик застучал руками по полу, его глаза округлились и, казалось, вот вот выпадут из орбит. Вскоре он дернулся последний раз и затих. Роман снял с первого боевика разгрузку с рожками патронов, перекинул ремень автомата через плечо и подошел к Валере. Тот за все это время даже не пошевелился, безмолвно наблюдая как мирные репортеры борются за свою жизнь. Брат поднял и протянул ему второй автомат, и помог подняться на ноги. Британцы забрали с мертвых тел один пистолет Макарова, один Стечкин и собрали все гранаты которые нашли во множестве карманов боевиков.
Роман вышел из сарая первым, держа автомат перед собой, следом за ним шли репортеры. а замыкал Валера. В окне шлакоблочного дома он увидел как рыжий боевик встревожено разговаривает с кем то по спутниковому телефону и постоянно смотрит в сторону дома. Пригнувшись к земле Рома маленькими перебежками добрался до густого подлеска и дождался остальных. Если считать что боевики выехали за час то до земли находящейся под контролем федералов около двадцати километров. Сориентировавшись по созвездиям на не он понял что двигаться им надо на северо-запад. что бы выйти к своим.
Последний раз осмотрев сарай и дом они двинулись через лес, им предстоял очень не легкий марш-бросок. Километров через десять Валера выдохся, и пришлось его чуть ли не тащить на себе. Время от времени. Роман смотрел на небо. проверяя не сбились ли они с направления. Они продирались через густые заросли ежевики, острые ветки и щипы продирались даже сквозь плотную ткань камуфляжных штанов. Журналисты тяжело дышали, но продолжали идти вперед, в то время как Валера еле тащил ноги.
Поднявшись на невысокую гору, Роман увидел вдалеке огни блокпоста федеральных войск. До него оставалось всего полтора километра и они прибавили темп, чувствуя близкое спасение. И уже почти возле самого блокпоста они нарвались на группу боевиков следящих за блокпостом. Они шли по дну небольшой балки, как вдруг из зарослей застрекотало несколько автоматов. Роман пропустил всех вперед и начал отстреливаться, давая своим время уйти. На блокпосту зажглись прожектора и завелся двигатель БТРа.
В этот момент Валера словно пришел в себя, он посмотрел на пригибающегося к земле брата отстреливающегося от боевиков, на убегающих в сторону спасения журналистов и понял, что если в штабе узнают. что он выдал все боевикам его по головке не погладят, а стать героем освободившим иностранцев из плена он может только одним путем. Дрожащей рукой он поднял ствол автомата в сторону собственного брата и прицелился ему в грудь. Роман в последний момент повернулся к Валере.
- Быстрее двигай к нашим! Я при.
Страшной силы удар откинул его на спину, он посмотрел на свою грудь и увидел только кровавое месиво. Впереди в его сторону уже мчался БТР и ему навстречу удалялась фигура Валеры. Все тело постепенно начало неметь, словно превращалось в пластмассовый манекен. Боль ушла и он чувствовал как пустота наполняет каждую клетку его организма. Ему вспомнились зеленые глаза и каштановые волосы Сусанны, как Ленька говорил ему перед отъездом в Чечню: - "Братишка. ты только береги себя, моим детям дядя здоровый нужен!" Последнее что он увидел были необычайно яркие звезды рассыпавшиеся мириадами бриллиантов на черном небе.
* * *
Валера поднялся в свою квартиру на двадцать втором этаже на Пушкинском бульваре, в самом центре Ростова-на-Дону. Небрежно бросив ключи на кухонный столик, он подошел к холодильнику и достал непочатую бутылку водки. Сорвав акцизную марку, он отвернул крышку и налил одну треть прозрачного стакана для сока. Залпом опрокинув его, он уткнулся носом в рукав куртки и громко крякнул. Он терпеть не мог начало зимы: после юга она здесь казалась ему сродни зиме на северном полюсе. А еще больше он не любил конкретную дату, второе декабря, день рождение Ромы. Он не просто не любил, он ненавидел этот день, ведь именно в эту дату, казалось, несуществующая или давно умершая в нем совесть просыпалась и начинала выедать его изнутри. Приходилось глушить ее литрами водки, что превращалось в затяжные запои, настолько затяжные, что порой он не помнил как и где встречал новый год, да и что было с ним весь декабрь.