– Ты идиот, – тихо сказала она.
Брайс растерянно заморгал.
– Как ты вообще мог подумать, что способен причинить боль Кайле или мне? – спросила она, закатывая глаза, чтобы выразить раздражение. – Мы несколько раз в прошлом серьезно ругались, но я никогда, даже отдаленно, не чувствовала угрозы от тебя.
– Я всегда уходил в разгар наших ссор, помнишь? Каждый раз, когда я чувствовал, что слишком злюсь, я сбегал, потому что боялся, что могу причинить тебе физическую боль.
– Помню, а ты помнишь, почему так злился на меня? – мягко спросила она.
Брайс беспомощно пожал плечами.
– Когда ты сказала, что беременна…
– Нет, – перебила его Бронвин, – тогда ты не злился. Ты боялся позволить себе надеяться и набросился на меня из-за этого страха. Я говорю о настоящем гневе. Тот, от которого в голове пульсирует и кровь закипает.
Он выглядел смущенным.
– Не думаю, что я когда-нибудь позволял себе так злиться на тебя, – признался он.
– Ой, пожалуйста. – Она фыркнула. – Я могу припомнить несколько случаев. Как в тот раз, когда я сказала Рику, что тебе нравится время от времени делать со мной маникюр.
– Ладно, признаюсь: тогда я сильно разозлился, – неловко признался он. – Что вполне оправданно. Рик так и не дал мне объяснить до конца, и он все еще подкалывает меня по этому поводу. Но это другое. Вряд ли я причинил бы тебе боль из-за такой мелочи.
– Да? Значит, твой отец никогда не бил тебя по пустякам? Например, из-за того, что ты случайно уронил часы в унитаз?
– Золотые часы, – пробормотал он.
– Это были всего лишь часы! – Она яростно рубанула воздух рукой. – Золотые, бриллиантовые, да какие угодно! Нельзя ломать руку трехлетнему ребенку. Что, если Кайла сделает такое? Ты ее ударишь? Сломаешь ей руку?
Брайс побледнел и замотал головой.
– Конечно, нет, – ответила за него Бронвин. – А еще я припоминаю случай во время нашего медового месяца. Я танцевала с Сашей Тисдейлом, а ты так взревновал.
– Ты все еще помнишь имя этого придурка? – недоверчиво спросил Брайс и в его глазах, как и тогда, снова вспыхнула ревность.
Бронвин довольно усмехнулась.
– Ну, он был очень хорош собой, – напомнила она.
Брайс нахмурился и стиснул зубы, так что желваки заиграли. Сейчас он как две капли воды напоминал гордого мужчину, которого Бронвин знала и любила.
– Брайс, ты совершенно обезумел от ревности тогда, и повел себя как собственник, но не как жестокий монстр. Конечно, я не эксперт, но из того, что читала о жестоких супругах, им едва ли нужен повод, чтобы спровоцировать насилие. Даже когда ты был на эмоциональном пределе, как тогда, ты наказывал себя больше, чем меня. – Она перешла на язык жестов: – «Просто не в твоей природе быть жестоким».
«Откуда ты это знаешь? Как ты можешь быть уверена?» – показал он.
В его глазах читалось мучительно сомнение, и Бронвин поднялась на цыпочки и поцеловала его.
– Потому что даже в тот вечер, когда ты был охвачен страхом и паникой, когда ты едва владел собой, я не боялась тебя, Брайс. Я никогда тебя не боялась.
– Мне так жаль, – прошептал он, закрыв глаза и опустив голову. – Мне очень жаль. Я…
Она остановила его нежным поцелуем. Брайс открыл глаза, и Бронвин закончила поцелуй с улыбкой.
– Я понимаю и прощаю тебя, Брайс. И я очень тебя люблю.
– Ты правда все понимаешь?
– Конечно, понимаю. Я не считаю, что наши проблемы вдруг взяли и испарились. Нам предстоит долгий и трудный путь, но думаю, что мы наконец-то можем двигаться вперед вместе.
– Я решил снова посещать психотерапевта, – признался Брайс. – Это… помогало.
– Надеюсь, когда-нибудь мы сможем пойти вместе.
Брайс кивнул, с обожанием посмотрел на Бронвин, прежде чем недоверчиво покачать головой.
– Как, черт возьми, мне так повезло?
– Мне, знаешь ли, тоже повезло. – Она обняла его за талию. – Вчера я сказала, что влюбилась в мужчину, а не в супергероя. Но знаешь что? Ты – мой герой.
– Как ты можешь так говорить после всего, что произошло, и после всего, что ты сегодня услышала?
– Как раз сегодняшний вечер ясно показал мне, что ты из тех мужчин, которые заслоняют собой от угрозы тех, кого любят. Конечно, ты герой. Мой, Кайлы, Рика. Никогда не сомневайся в этом.
Брайс видел искренность в глазах Бронвин, в ее улыбке. Облегчение, которое он ощутил, почти согнуло его пополам. Впервые он действительно почувствовал, что все будет хорошо. Что каким-то образом, вопреки всему, ему удалось искупить вину. Паника и страх, с которыми он жил с тех пор как они поженились, рассеялись, и он ощутил себя помолодевшим. Он поцеловал Бронвин с отчаянием, граничащим с одержимостью, а когда наконец отстранился, они оба задыхались от смущения.