Иосиф Шапиро посмотрел на часы:
— Ох, уже так поздно! Мне пора идти. Если хотите услышать мою историю до конца, мы могли бы встретиться завтра.
— Конечно. Буду ждать вас завтра.
ДЕНЬ ВТОРОЙ
10
Мне казалось, что те, кого я оставил в Нью-Йорке, обязательно бросятся на мои поиски. У меня не было фальшивого паспорта, и полиция легко могла выйти на мой след. Но очевидно, Циля смирилась с мыслью, что между нами все кончено. Я боялся, что она потребует огромные алименты и кто знает, что еще. Таковы уж законы гоев, да и еврейские ничуть не лучше — они всегда защищают преступников. Судьи, бандиты и адвокаты — винтики одного механизма. Они легко могут меняться местами. Они читают одни и те же книги, ходят в одни и те же ночные клубы, даже встречаются с одними и теми же женщинами. Только немногие еще верят в силу закона или высшую справедливость. Впрочем, пока они до меня еще не добрались, и я мог спокойно гулять по Тель-Авиву.
В первые дни я не искал знакомств ни с кем. Мне хотелось побыть одному и, возможно впервые, основательно задуматься о своей прошлой жизни. Я прогуливался по улице Бен Иехуды, заходил в кафе на бульваре Дизенгофа, рассматривал других зевак, пьющих кофе, читающих газеты, курящих или просто изучающих прохожих. Стоило мимо пройти привлекательной женщине, как глаза мужчин тут же загорались, словно они не знали близости с женщиной Бог весть сколько. Их голодные взгляды будто вопрошали: «Есть ли тут шанс? Не о ней ли я мечтал? Случай свел нас, и кто знает, уж не начало ли это той великой любви, о которой так часто пишут в книгах?..» Все внезапные надежды рушились, как только женщина доходила до угла и поворачивала на улицу Фришмана или улицу Гордона, а потенциальный Дон-Жуан возвращался к своей недочитанной газете или недокуренной сигарете. Женщины, сидевшие за столиками, тоже наблюдали за проходившими мимо дамами и обменивались ехидными замечаниями: у этой толстые ноги, у той слишком широкие бедра, третья безвкусно одета… Витрины магазинов пестрели платьями, жакетами, нижним бельем самых модных фасонов. Комитет по языку уже нашел в иврите названия для всех этих тряпок. Уж в чем, в чем, а в словах у современного человека не бывает недостатка. Я сидел рядом с книжным магазином и время от времени поглядывал на его витрины. Низкопробные романы со всего мира уже были переведены на святой язык. Киоски пестрели плакатами, рекламирующими дешевые пьесы. Если бы не подписи на иврите, это мог бы быть Париж, Мадрид, Лиссабон или Рим. Да, Просвещение достигло своих целей. Мы стали похожи на другие народы. Мы питаем свои души той же грязью, что и они. Растим дочерей для разврата. Публикуем журналы, в которых на иврите расписываем подробности романов голливудских шлюх и сводников.
В Тель-Авиве было одно кафе, где собирались разные писатели и актеры. Я как-то случайно забрел туда. В молодости статьи о литературе и писателях меня занимали. Я читал книги, восхищался умением авторов словами выражать мысли и чувства своих героев, потаенные движения их сердец. Но когда я увидел их в этом кафе, на их лицах читалось то же, что и на лицах других: алчность, тщеславие, мелочность. Они так же возбуждались при виде проходящих женщин. Их жены с ярко накрашенными губами тянули через трубочки лимонад или оранжад и отпускали все те же пошлые реплики. Не нужно отличаться особенным умом, чтобы понять: интеллектуалки строят те же иллюзии, мечтают о той же неосуществимой любви, недостижимом счастье, что и самые обычные женщины. В перерывах между фантазиями они почитывают трогательные истории о преследуемой миллионерами красавице или об актрисе, которая за одно лишь выступление в Лас-Вегасе получила десять тысяч долларов. Время от времени они поглядывали на себя в зеркало. Не виден ли возраст? Нет ли следа морщин? Помог ли на самом деле крем Хелены Рубинштейн остановить разрушительное воздействие времени?
После нескольких дней затворничества я начал встречаться со своими варшавскими знакомыми — друзьями, приятелями, теми, с кем познакомился в Вильно, Москве и Ташкенте. Мне не нужно было их искать: я встретился с кем-то одним и он сообщил о моем появлении прочим. Некоторых я увидел прямо там, в кафе на бульваре Дизенгофа. Начались объятия, трогательные слова, расспросы и воспоминания. Многие из моих знакомых погибли при Гитлере, или умерли с голоду, или сгинули в сталинских лагерях. Другие были убиты на войне — в Красной Армии или в польском Сопротивлении. Третьих в могилу свели инфаркт или рак. Почти все уцелевшие оказались здесь. Со всех сторон неслось: убит, умер, погиб, расстрелян. Весь Тель-Авив был одним огромным лагерем уцелевших. Вдовцы находили себе здесь новых жен, вдовы — новых мужей. Те из женщин, кто был еще молод, снова обзаводились детьми.