Получив наконец развод, я почувствовал себя невольником, отпущенным на свободу. Впрочем, мой «добрый друг» дьявол не оставил меня и здесь: «Теперь ты свободен, не торопись, залезать в новую клетку. Перед тобою открыты все двери. Ты не так уж и стар, к тому же богат. Женщины в Тель-Авиве, Париже, Лондоне, да во всем мире, встретят тебя с распростертыми объятиями. Ты можешь заполучить их за простой билет в театр, за приглашение поехать за город, а то и за просто так. Пришло время жить, а не торчать безвылазно у цанзских хасидов. Хватить учить Гемару, написанную какими-то фанатиками две тысячи лет назад! Сколько можно молиться несуществующему Богу?»
Так убеждал меня великий мастер диалектики, сатана, чья единственная задача — искушать людей во все времена и во всех обстоятельствах. Но я не испытывал ни малейшего желания возвращаться к этим шлюхам в Париж или Тель-Авив. Мне были отвратительны и они сами, и их объятия. Я достиг той точки, когда все современные женщины с их уловками кажутся дешевыми актрисами. Даже их страсть выглядит фальшиво! Страсть рождается в душе человека, а холодная душа просто не в состоянии любить. Бесчисленные книги, пьесы и фильмы о сексе доказывали только одно: современный человек все больше и больше становится импотентом и ему постоянно необходимы все новые и новые стимуляторы. Я часто вспоминал жалобы Цили и Лизы на невозможность добиться оргазма. Те, кто двадцать четыре часа в сутки думают о сексе, читают о сексе, говорят о нем, изучают его, буквально живут им, в итоге просто не могут получить наслаждение, когда дело доходит до близости с мужчиной. Те, кто целыми днями говорит непристойности, привыкает к ним и теряет способность к сильным эмоциям, вызываемым грубым словом или выражением.
Когда дьявол попытался изменить свой метод и стал убеждать меня, что вообще все женщины распутны и лживы, я вспомнил свою мать и бабку. Все, что он говорил теперь, играя роль женоненавистника, никак не касалось этих женщин, воспитанных в старом духе. Они не подчиняли себе наших дедов, а помогали им зарабатывать на жизнь. Они были одновременно и женами, и добытчицами, и матерями. Отец мог уехать из дома на год и не бояться, что его место займет другой. Раньше женщины очень часто уже в молодые годы оставались соломенными вдовами, но почти никогда не грешили с другими мужчинами. Конечно, были и исключения, но очень редко. Наши матери и бабки несли на своих плечах тяжесть предписаний Торы, зарабатывали на жизнь и растили детей. Они были святыми, и им не приходилось думать об оргазме.
Такова и Сара, которую ее отец, реб Хаим, отдал мне в жены. Еще много истинных дщерей Израилевых живет в Иерусалиме, да и в Нью-Йорке. Они похожи на своих матерей, бабок и прабабок. Они несут на своих слабых плечах груз нашего наследия. Если вдруг, Боже упаси, они утратят эти достоинства, мы просто перестанем существовать как народ, как бы ни были сильны наши армия и наука, как бы ни процветала наша экономика.
Когда я решил, что Сара станет моей женой, первым побуждением было начать с ней заигрывать. Сделать все так, как это описывается в романах. Как мог я, Иосиф Шапиро, жениться без взаимной любви? Я начал искать встреч с ней, пытался завести разговор. Когда мы встречались в доме ее отца, я пристально на нее смотрел и даже говорил комплименты. Как и все современные мужчины, что старые, что молодые я считал себя экспертом по женской части. Но вскоре я понял, что старые уловки здесь не помогут. Когда я смотрел на Сару, она отворачивалась. Когда говорил комплименты, молчала. Казалось, эта женщина инстинктивно настроена против всех этих светских штучек и потому просто непроницаема для них. Я хотел добиться ее расположения, дать ей какой-нибудь совет, но она не нуждалась в моем участии и моих советах. Все ее разговоры с матерью были лишь о хозяйстве да о субботней трапезе.
Дьявол говорил мне: «Они все такие, эти набожные женщины, — бесчувственные, фригидные, вместо крови у них вода. Жениться на такой — все равно, что сочетаться браком с глыбой льда».
Но я отвечал: «Шлюхи — вот кто на самом деле холоден».
Внезапно у меня появилась та самая настырность, хуцпа, о которой я вам уже говорил.