По поводу дошедшей до нашего времени рукописи «Шлихтинга» комментаторы говорят следующее. «РУКОПИСЬ НЕ ЯВЛЯЕТСЯ ОРИГИНАЛОМ, а представляет собой четкую, современную ее написанию канцелярскую копию, исполненную вначале весьма тщательно, а в конце несколько небрежнее. Что это не оригинал, можно судить по тому, что она помещена не отдельно; затем в ней имеется несколько неисправленных описок…» [336:1], с. 318.
Здесь следует сказать, что имеющийся сегодня текст «Сказания» Шлихтинга вообще производит странное впечатление. Повествование ведется не от первого лица, то есть не от самого Альберта Шлихтинга, а от имени какого-то бызымянного редактора. Прямо на первой странице «Сказания» мы читаем следующее: «Человек военный и честный, Альберт Шлихтинг, померанский уроженец, взятый в плен московитами… и задержанный там при московском дворе на семь лет, отметил несколько деяний этого тирана… чтобы он стал известен всему миру как тиран… по своим поступкам, превышающим всякую меру злодейства и жестокости. Узнать это Альберту было нетрудно, так как его… выпросил себе в качестве слуги и переводчика итальянский врач, бывший на службе у тирана» [336:1], с. 329. И далее в том же духе. О Шлихтинге говорится в третьем лице! И лишь в самых последних строках «Сказания» неожиданно звучит следующее: «То, что Я ПИШУ вашему королевскому величеству, Я ВИДЕЛ САМ, СОБСТВЕННЫМИ ГЛАЗАМИ, содеянным в городе Москве» [336:1], с. 365. Но на протяжении всего предыдущего текста слово «Я» больше нигде не встречается. Ни единого раза!
Эту яркую странность «произведения Альберта Шлихтинга» историки, конечно, заметили. И пытаются как-то ее смягчить. Для этого уклончиво рассуждают так: «Сведения об авторе „Сказания“ почерпаются только из него самого. Сообщению предпослано краткое предисловие, которое, по-видимому, не может принадлежать самому Шлихтингу. Об этом можно судить по тому, что в дальнейшем повествовании автор ВСЮДУ обращается к королю и говорит про себя в первом лице, здесь же об авторе идет речь в третьем лице и в таких выражениях, которые вряд ли можно приписать его собственному перу» [336:1], с. 318.
Здесь А. Малеин, комментатор «Сказания» Шлихтинга, искажает истину. Наверное, чтобы затушевать имеющуюся здесь проблему. На самом деле на протяжении всего текста «первое лицо Шлихтинга» НЕ ВОЗНИКАЕТ НИ РАЗУ, за исключением единственной, уже цитированной выше, ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЙ ФРАЗЫ произведения. Другими словами, всё основное повествование ПОСТОЯННО ведется либо от третьего лица, либо вообще носит безличный характер. НИ РАЗУ не сказано ничего вроде: «я увидел», «мне сказали», «меня позвали». Так что напрасно А. Малеин вводит в заблуждение читателя, заявляя, будто авторство Шлихтинга явственно следует из самого текста. Это совершенно не так.
Скорее всего, произошло следующее. В XVI веке некий очевидец деяний Грозного = Нерона написал свои «античные» заметки, дабы ознакомить других людей с историей Москвы той эпохи. Наверное, очевидца действительно звали Альберт Шлихтинг. Он мог быть «античным римлянином». Однако затем его произведение попало в руки скалигеровско-романовских редакторов XVII–XVIII веков. Они сразу же убрали все прямые указания на тождество Нерона с Иваном Грозным. Вероятно, исказили и кое-что другое. Заново переписали текст (все-таки он не очень велик), начав его с краткого рассказа о самом Альберте Шлихтинге. А в самый конец вставили лукавую фразу, что, дескать, я, Альберт Шлихтинг, сам лично видел все описанное. И с тех пор стали ложно заявлять, будто отредактированный текст является «подлинником Шлихтинга». Так был создан очередной подлог, положенный как кирпичик в фундамент здания скалигеровско-романовской версии истории. Оригинал «Сказания», надо полагать, уничтожили. А имя Шлихтинга поставили на тенденциозно отредактированный текст.
Но вернемся к сути дела. Надо отдавать себе отчет в том, что многие рассказы о жестокостях «Грозного» = Нерона могут быть позднего происхождения и носить чисто пропагандистский характер. Как мы подробно говорили в книге «Реконструкция», в эпоху Реформации некоторые западно-европейские литераторы, историки и политики стали рисовать историю Руси-Орды исключительно черными красками. В первую очередь досталось Ивану «Грозному», поскольку именно при нем (а точнее при одном из перечисленных нами выше четырех ханов) развернулась яростная борьба в метрополии Империи с еретиками, проникшими в самое сердце царского двора. Борьба породила массу эмоций, в том числе и напористо пропагандистских.