Помимо «Клубники», «Панкея» стала давать концерты и в клубе «Лазер», и в гей-баре «Barbie Boy». Гонорар пока что не играл роли бурых клеток в их кошельках, акцент ребята ставили не на заработке, а на полученных эмоциях. Отдача хмелеющей толпы лучше всего покрывала потраченные усилия и старания. Вечерами Пустыня мастерил маски из папье-маше в виде черепов буйвола и тукана. После высушивания он покрывал их токсично-жёлтым цветом. Или цветом радиации. Или цветом обкусанных губ. Но самым любимым был их фирменный трюк с пиньятой в виде земного шара с суперконтинентом посередине. После удара гитарой Пангея буквально взрывалась и вываливала на орущую публику ораву игрушечных тараканов и пауков. Если наделять этот обряд символизмом, то трактовка его была безнадёжно прозрачной.
Иерархия
Уроборос мирно дремал на спине так, что задранная жилетка обнажала волосатое пузо, на котором копошился Зомби. Уробороса успокаивали его быстрые перемещения и приятная щекотка. Наивная душа гота закутывалась в тёплую паучью любовь и отдыхала от злых насмешек. Ничто не могло его задеть. Ничто не могло его опечалить.
Прыткой молнией Зомби перекочевал на грудь, разместив свои длинные чёрные лапы на серебряной цепи плетения «Бисмарк».
– Что, тарантулушка, обниматься захотел? – мягко улыбнулся Уроборос, заглядывая во множество внимательных блестящих глаз.
И барабанщику казалось, что заглядывает он в горло бездны, чьи шершавые стены сыры и холодны. Секунда – и чёрная дыра затащит его в свой неизведанный омут, растворит на миллиарды атомов и унесёт по хитрым сплетениям космоса.
Но никуда Уроборос не уносился. Он продолжал давить на твёрдый матрас, деформируя его и разочаровывая себя. А ещё он думал. И думал он о «Панкее», и «Панкея» думала о нём.
Сколько бы Фтор ни тешил себя иллюзиями, он давно сдал лидерский пост. Теперь всё внимание было сфокусировано на солисте, а он занимал примерно одну нишу с Везувием, поскольку для публики они являлись двумя братьями, между которыми всегда можно провести параллель. Они просто дерзко смотрелись вместе и преобразовывали колебания металлических струн в колебания электрического тока. Фрикаделька собирал лайки с помощью своей причёски, вечно высунутого языка с серебряным шариком и танцевальных движений. По-другому – простых понтов. Басист группы, Пустыня, с лёгкостью клеил девочек, и не только по воскресеньям. Уроборос же был неким центром тяжести, главной мощью и устрашающим великаном.
– Каким великаном? – однажды прыснул Везувий. – Максимум – колобком с косметикой! Или Сусом Рамирезом из «Гравити Фолз».
Пати
Седьмое июля пришлось на воскресенье, чему Фтор несказанно радовался. Он мог без зазрения совести закатить умопомрачительную вечеринку и созвать на неё всех желающих. Однако, несмотря на клёвые декорации в виде носочных гирлянд, он не был возбуждён. Фтор вообще никогда не бывал возбуждённым. Зная это, друзья не стали устраивать имениннику грандиозные сюрпризы и раскошеливаться на дорогие подарки. Везувий заявился с мармеладными конфетами и лицом, измазанным малиновой помадой.
– О, какие люди! – встретил его Фтор, растопыривая лапы и заключая товарища в кожаные объятия.
– Держи, это тебе, – протянул Везувий запасённые сладости.
– Чёрт, дружище! Как же хорошо ты меня знаешь! – обрадовался Фтор, разворачивая одну «Пчёлку» и закидывая её в рот. – Ну, как я украсил свою берлогу? Нравится? – чавкая, спросил он.
– Самое оно! – хрустнул суставами Везувий.
Следующими дверь изрыгнула Уробороса и Фрикадельку, которые приволокли явно залежавшуюся и засохшую пиццу.
– Хэппи бёздей ту ю! – протяжно завыли они, но Фтор не собирался становиться аскетом и потому любезно попросил их замолкнуть.
– Как знаешь, – небрежно хмыкнул Фрикаделька, топая в кухню.
Последними постучались два мистера «П» с выпивкой в качестве пропуска на бал.
– Проходите, мальчики, – довольно улыбнулся Фтор, откупоривая их презент.
– И сколько тебе стукнуло? – спросил Пустыня, когда вся компания уместилась за скромным прямоугольником стола.
– Девятнадцать, – важно закурил Фтор. Сигареты играли роль свечек на медовом торте. Ну или на карамельно-песочном. Или на «Наполеоне».
– Что ж, пора сказать тост, – поднялся Помпея, – во-первых, я желаю… Мы желаем, – бодро поправился он, – тебе целую помойку вдохновения! Такую же огромную, как та, что благополучно процветает под окном. Во-вторых, мы желаем тебе неиссякаемой энергии и творческого роста! Пусть к тебе бегают обнажённые идеи, как воскресные шлюхи, а удача преследует, словно летние комары, – торжественно объявлял солист.