Это было, — как сказал один из стариков, — время истертых мокасин.
Теперь, с лошадьми, охотиться стало легче. Появилось больше времени на то, чтобы мечтать, строить планы, отдыхать и петь песни о храбрости.
И, к несчастью, больше времени стало у молодых горячих голов для бахвальства и угроз и мыслей о новом сражении с Крушителями Черепов. Для многих воинов племени Великой Битвы было более чем достаточно на всю жизнь. Но были еще те, кто в ней не участвовал или кто примкнул к клану Лошади уже после битвы и жаждал новой войны. Именно эти неугомонные души раздували открытый огонь из тлеющих искр недовольства.
Сначала раскол Охотников оставался почти незамеченным. Тех юношей, что были постарше, посвящали в воины после того, как они проявят себя на охоте или, реже, в бою, обычно оборонительном.
Потом появились лошади, и те молодые охотники, которые научились ими управлять, стали называть себя, сперва в шутку, Лошадниками. После Великой Битвы они с гордостью продолжали носить это имя, уже покрытое славой.
Тем временем старшие воины, те, что с честью сражались рядом с павшим в той битве вождем, стали называть себя Лучниками. Гордясь своим вкладом в общую победу, они хотели быть уверенными, что роль тех, кто оставался среди жилищ и отражал атаку пешими, не останется неоцененной.
Таким образом, одновременно существовали два общества воинов, объединенных взаимным восхищением и уважением. Старшие Лошадники, в сущности, принадлежали к обоим сразу. Обе группы строго придерживались правил, установленных советом. Все шло своим чередом и продолжалось бы так, наверное, бесконечно, если бы не смутьяны.
Оглядываясь назад, первый намек на раскол можно было заметить еще перед Великой Битвой. Горстка молодых людей решила совершить набег. Они столкнулись с большим отрядом врага и после пыток были убиты, а их тела оставлены с таким расчетом, чтобы соплеменники их обнаружили. Однако это все еще выглядело лишь случайным происшествием. Казалось невероятным, чтобы молодые воины пренебрегли обычаями племени и предприняли подобную вылазку на свой страх и риск. Хотя на самом деле до этого времени у племени вообще не было никаких правил насчет того можно ли умышленно искать боя с Крушителями Черепов.
Глава 1
Старый воин смотрел, как его племянники неумело свежуют антилопу. Ему было неспокойно, ибо они забрались на территорию врагов дальше, чем намеревались. И то, что началось как приятная охота с целью поучить сыновей его сестры, теперь грозило обернуться бедой. Воин бросил тревожный взгляд на полосу низкого кустарника у подножия скалы. Антилопа упала в месте — хуже не придумаешь. Нужно побыстрее закончить дело и уйти в более безопасное место.
Воин выпрямился, чтобы лучше видеть кусты впереди. Действительно ли он заметил там движение? Старик хотел бы, чтобы его зрение снова стало острым, как в ту пору, когда ему было столько же лет, сколько этим двоим юнцам.
Что-то ударилось о его рубаху, словно брошенный камень, старик испуганно взглянул вниз и с изумлением увидел торчащий из своей груди оперенный конец стрелы. Воин все еще отказывался принять случившееся. Огромная слабость овладела стариком, он опустился на колени, и боль наконец достигла его сознания.
Двое подростков испуганно оглянулись. Старик жестом приказал им бежать, видя, что три вооруженных врага выпрыгнули из-за камней на склоне холма и скачками приближаются к ним. Младший мальчик бросился к лошадям, схватил свисающий повод и ловко вскочил на коня. Второй юноша на миг задержался возле умирающего дяди. Две другие лошади, испуганные неожиданными резкими движениями людей, галопом устремились за своим собратом. Юноша тщетно пытался удержать своего коня — повод вырвался из его пальцев, и лошади скрылись, оставив лишь облако пыли. Молодой индеец повернулся лицом к врагам. Он был безоружен, поскольку, занявшись антилопой, отложил в сторону все оружие и даже нож для снятия шкуры выронил в суматохе. Юноша огляделся. Вокруг не было ни камня, ни даже палки.
Трое уже окружили его, три молодых воина немногим старше его самого. Один шагнул вперед и ударил его ладонью по лицу. Чем страшнее мучения, тем больше славы воину, это он знал.
Надежды на спасение не было. Лучшее, на что он мог теперь рассчитывать, это — умереть достойно. Двое бросились на него. Юноша попытался отобрать оружие у одного из врагов, но промахнулся. Очень плохо, теперь они будут осторожнее. Он надеялся лишь, что его мучители не захотят завоевать себе слишком уж много ку[1], прежде чем покончат с ним.
День грозил оказаться очень долгим.
Снимающий Голову, некогда Хуан Гарсия, сын испанского гранда, удобно расположился, перед своим типи. Он оперся плечом о ствол ивы и не спеша попыхивал трубкой. Был славный весенний день, и он забавлялся, глядя на проделки своего маленького сына Орла, играющего у входа в типи, и следил за точными, грациозными движениями жены, жарившей на огне жирный кусок мяса из загривка бизона.
Один вид ее стройного, гибкого тела неизменно возбуждал его.
Женщина бросила на мужа взгляд и улыбнулась, читая его мысли. Их отношения были идеальными. Снимающий Голову никогда не слышал о столь удачном союзе на своей далекой родине.
Он говорил себе, что его решение остаться в клане изначально было делом случая — ранение, жеребая кобыла, на которой нельзя ехать, сломанное копье. И все же в глубине души Снимающий Голову знал правду. Главной причиной стала эта стройная девушка и ее семья.
Он все еще с трудом верил, что возглавляет этот клан. После Великой Битвы в живых не осталось никого из вождей, и молодые воины провозгласили вождем его. Лишь благодаря помощи и советам своего тестя, Койота, и старого шамана, Белого Бизона, он смог справиться с этой ролью. И теперь, признанный в этом качестве вождями других кланов на Большом Совете, Снимающий Голову чувствовал себя более уверенно. Почти самоуверенно, если говорить честно.
Он надолго запомнит, как его самоуверенность разбилась вдребезги.
Услышав шум, Снимающий Голову обернулся. К границе лагеря приближались три всадника; они пели, кричали и вели в поводу двух лошадей. Опытный глаз вождя сразу отметил, что этих лошадей он раньше никогда не видел. Он понял это еще до того, как узнал седоков.
Тот, что держался впереди, был дерзкий молодой воин, на которого вождь уже обращал внимание раньше. Этот юноша, еще будучи учеником — Кроликом, казался мрачным и невнимательным, но, несмотря на это, проявил себя неплохим всадником, хотя Снимающего Голову приводила в отчаяние его недисциплинированность. «Как же его зовут?» — пытался вспомнить вождь. Другие мальчишки дали юноше прозвище, которое накрепко к нему пристало. Оно было как-то связано с его неприятным характером. Ах, вот оно! Юношу звали Барсук. Это — зверь угрюмый и агрессивный, и имя очень подошло молодому человеку.
Снимающий Голову улыбнулся, подумав о том, как в племени даются имена. Свое он получил в первый же день, когда его нашли люди. Раненый и ослабевший, испанец снял тогда шлем, но следившим за ним показалось, что он снял голову. Разведчики пошутили, но имя прилипло. Наверное, мало кто помнит происхождение его имени, но теперь оно кажется Снимающему Голову не менее подходящим, чем прежнее — Хуан Гарсия.
Барсук был уже близко, и Снимающий Голову видел, что тот на скаку размахивает над головой оружием, кричит и поет.
В душе вождя шевельнулось смутное чувство тревоги. Он не мог бы точно назвать причину своего мрачного предчувствия, но оно было. Предчувствие раздражало, оно ныло и дергало, словно заноза в нарывающем пальце. Что же случилось?
Койот вышел из своего типи, стоявшего поблизости, кивнул зятю и сел. Снимающий Голову заметил, что Койот тоже выглядит озабоченным. В самом воздухе ощущалось нарастающее беспокойство.
Барсук пел, точнее, нараспев немелодично восхвалял свою доблесть. Двое мужчин могли расслышать только часть слов.