С: «Молимся тебе. Господи, ниже да снидет со крещающимся дух лукав».
Н: «Ниже да снидется с крещающимся, молимся тебе, дух лукавый».
Совершенно естественно, прочитав подобное нововведение, народ ужаснулся: «Духу лукавому не желаем молиться». Или: «Что же, отцы наши не знали правильное имя Спасителя?» Возражений было очень много.
Объяснение же всему этому только одно: исправители плохо знали язык, на котором они были призваны исправлять тексты.
Русский народ никогда не принял бы новаций, провозглашенных Никоном в 1654 году. Однако новый царский «приказ» уже действовал, и Никон, став первым его «воеводою», не сидел без дела.
Никого не смущало, что новая «московская» церковь как духовный центр, как выразитель морали общества сразу же потеряла смысл, ибо сказано: «Без свободы пастыря не свободна и паства». Пастырь-то и был в новой церкви на веки вечные первым несвободным.
А Русь полыхала. Царь сам, через назначенного им «воеводу», насаждал угодные нововведения. Тех, чья душа не принимала «московских» обрядов, загоняли в избы и сжигали. Тысячи и тысячи безвинных русских христиан, не пожелавших молиться «духу лукавому», гибли в адовых муках. Горели целые деревни. На их кострищах поднималась новая церковь, которая ныне зовется Русской православной церковью (РПЦ).
Первыми мучениками за старую веру стали протопопы Иоанн Неронов, Логгин, Даниил, Аввакум и епископ Павел Коломенский, который бросил всесильному Никону прямо в лицо: «Мы новой веры не примем». Никон ответил ему, старцу, побоями тут же, в христианском храме, правда, освященном уже по-новому. Дальше ссылка, пытки, и получив последнее «нет», новоявленные московские христиане сожгли великомучеников.
Когда протопопа Аввакума повели на костер, ему уже было за шестьдесят. Земляные ямы, ржавые цепи, пытки, голод согнули старца вдвое, но твердости, силы в измученной душе не убавилось. Его глаза горели, хоть и лицо было превращено истязателями в огромную черную рану. И странно, Аввакум будто улыбался, у него всегда и во всем светилась улыбка. А когда от огня затлели веревки, он медленно освободил горящую руку и поднял ее вверх. Два перста взметнулись над костром… Говорить он не мог.
4
Руками Никона царь Алексей укрепил свою власть. Именно новая церковь подчинилась и стала служить светской власти, а на старую — свободную устроили гонения.
Никон, мечтавший самостоятельно править русским миром, просчитался. Царь оказался лучшим политиком, он выиграл. И поручил утверждать в жизнь никоновскую же реформу приехавшим из-за границы братьям Лихудам, воспитанникам иезуитских коллегий Венеции и Падуи. Им царь доверил Московскую духовную академию — новых служителей церкви нужно было воспитывать по-новому.
Неудивительно, что новое (европейское) быстро принизало все поры московской церкви. Даже в иконописи отошли от тонкой, изящной старой школы, которой, кстати, придерживался и Андрей Рублев, ради новой, получившей впоследствии название «московской».
Памятны слова протопопа Аввакума о неподобном писании: «Пишут Спасов образа Еммануила: лицо одутловатое, уста червонные, руки и мышцы толстыя… Старые добрые изографы писали не так подобие святых: лицо, руки и все чувства отончали…»
Неудержимо менялась Русь. Менялась, стремясь забыть все старое, забыть свои корни и себя. Чтобы заставить благочестивый русский народ принять новую веру, новые книги, собор 1666 года навечно утвердил: «Подвергать ослушников соборных определений тягчайшим казням: заточать их в тюрьмы, ссылать, бить говяжьими жилами, отрезать носы и уши, вырезать языки, отсекать руки…» Объявившие себя мудрецами безумствовали.
Лишившись сана и став простым монахом, Никон изменил и своим нововведениям, прекрасно понимая, в какую страшную клетку он заманил христиан. В монастыре он до конца дней своих, до 1681 года, отмаливал грех и переписывал книги, согласные со старопечатными. «Старые служебники добрые», — повторял он. Только его уже никто не слушал.
Церковь на Руси раскололась на старую и новую, народ тоже раскололся на старообрядцев и новообрядцев, и ему было уже не до Никона, отмаливавшего свой грех.