Снова, он выпустил пески времени на щупальца, но теперь они осыпались о черные конечности как простая пыль. Ноздорму крутился, пытаясь освободиться хотя бы от одного щупальца, но они держали его с кровожадной страстью.
Это было плохо для Аспекта. Как сущности Времени, ему было даровано его создателями знание собственной смерти. Это было дано как урок, чтобы он никогда не думал, что его власть столь велика и ужасна, что он не должен не перед кем отвечать. Ноздорму знал точно, как он погибнет и когда, и это не было этим моментом.
Но он не мог освободить себя.
"Язык" обмотался вокруг его морды, сжимая ее так сильно, что Ноздорму чувствовал, как будто его челюсти раскалываются. Снова, он напомнил себе, что все это было иллюзией, но знание этого не сделало ничего, чтобы остановить муку или страх, последний пожирал его изнутри, так как такого он никогда не испытывал.
Он был почти в зубах. Они все вместе скрежетали, чтобы лишить его силы духа и преуспели в этом. Напряжение, также удерживающее связь с реальностью, оказывало дополнительное давление на его мысли. Насколько было бы проще просто позволить Источнику поглотить себя и покончить со всеми усилиями…
Нет! Внезапно подумал Ноздорму. Идея пришла к нему в отчаянии. Он не знал, была ли у него сила заставить это произойти, но другого выбора не было.
Тело Аспекта замерцало. Он, казалось, ушел в себя.
События повернули вспять. Все двигалось в обратную сторону. "Язык" развернулся с его морды. Он вдыхал пески, щупальца исчезали, погружаясь в черные воды…
И в момент начала случившегося, Ноздорму остановил обратный ход, затем немедленно забрал свой разум из Источника.
И опять он плавал в реке времени, удерживая реальность под контролем. Колоссальное усилие теперь потребовало еще большего напряжения, когда он израсходовал себя в своем гибельном поиске, но каким-то образом Аспект нашел в себе силы, чтобы продолжать. Он коснулся зла развращающего Источник и знал лучше, чем когда-либо, что неудача принесет больше чем разрушение.
Теперь Ноздорму узнал их, чем они были. Даже ужасающая ярость всего Пылающего Легиона, не шла ни в какое сравнение.
И не было ничего, что Аспект мог сделать, чтобы остановить их намерения. Он мог только сдерживать хаос. У него больше не было сил даже на то, чтобы обратиться к другим, как он это уже делал.
Теперь у него не осталось никакой надежды. Только все те же, теперь казавшиеся настолько небольшими, настолько незначительными, что Ноздорму оставалось только набраться храбрости.
И все это… он думал про них, пока необузданные силы разрывали его. И все это про Кориалстраза и его человека…
1
Они могли почувствовать запах зловония на расстоянии, и было трудно сказать, что пахло сильнее, резкий дым, поднимающийся над горящим пейзажем или непрекращающийся, почти сладкий аромат медленно разлагающихся мертвецов сотнями разбросанных повсюду.
Ночные эльфы сумели остановить последнее нападение Пылающего Легиона, но опять потеряли много земель. Лорд Десдел Старай объявил это маневром сокращения, позволяющим войску лучше оценить слабости Легиона, но Малфуриону Ярости Бури и его друзьям была известна правда. Старай был аристократом без истинного понятия стратегии, и окружали его ему подобные.
С убийством Лорда Гребня Ворона не было никого, кто бы хотел противостоять худому, влиятельному дворянину. Кроме Гребня Ворона, у нескольких ночных эльфов действительно был опыт ведения войны и со смертью командующего последнего в своем роде, его Дом не мог представить никого на его месте. У Старая были амбиции, но эти амбиции разбились бы о его глупость наряду с его людьми, если бы кое-что не произошло.
Но Малфуриона не интересовало сомнительное будущее главнокомандующего. Другой, важнейший вопрос заставлял его смотреть в направлении отдаленного Зин-Азшари, когда-то блистательную столицу царства ночных эльфов. Даже когда слабый намек рассвета на востоке предвещал закутанный облаками день, он прокручивал в голове свои неудачи снова и снова.
Прокручивал снова и снова потерю тех двух, что значили для него больше всего - прекрасной Тиранды и его брата близнеца, Иллидана.
Ночные эльфы стареют очень медленно, но молодой Малфурион выглядел намного старше в свои нескольких десятилетий. Он все еще стоял столь же высокий как любой другой из его народа, примерно семь футов, у него было их тонкое тело и темный фиолетовый цвет лица. Однако в его узких, серебряных глазах, глазах без зрачков, выражалась зрелость и горечь, которые большинство ночных эльфов не имели даже при таком разнообразии. Особенностью Малфуриона было также что-то от волка, что больше всего соответствовало только его брату.