И на то имелись объективные причины. Во-первых, военная разведка российского генштаба всегда была привилегированным государственным институтом, с которым охотно сотрудничали без зазрения совести лучшие умы России. (Не надо путать ее с политической охранкой, это совсем другая структура.) Можно назвать десятки известнейших имен, которые в то или иное время оказали неоценимые услуги военной разведке Российской империи.
Покровителями этого института государственной власти всегда выступали члены царской семьи, и потому военная разведка никогда не имела проблем с тем же финансированием и охотно поддерживала разнообразные научные изыскания, в том числе и в области психиатрии.
Во-вторых, как ни кощунственно это звучит, неоценимый опыт первой мировой войны, а за ней и гражданской подвел солидную экспериментальную базу под теоретические разработки. Здесь возникает естественный вопрос: а существовали ли в то время в новой, советской России люди, которые могли бы осмыслить весь этот опыт? Так вот — они были, и их было даже более чем достаточно.
Руководство молодого государства, будучи нетерпимым к гуманитарной интеллигенции, очень покровительственно относилось к представителям естественных наук, и в первую очередь к тем, кто занимался военной тематикой. Они были окружены вниманием и не терпели никаких лишений. В этот период и был заложен фундамент научного и военно-промышленного комплекса страны.
Но с течением времени отношение к психиатрии стало несколько меняться. Идеи Фрейда, метод психоанализа и связанное с этим понятие подсознания как-то не прижились в Союзе начала тридцатых. И работы в этой области стали сворачиваться. Лишь после войны, в эпоху сильнейшего противостояния Запада и Союза, к руководству советских спецслужб стали поступать материалы по методам психического воздействия, широко применяемым американцами. Кое-какая информация перепала и от некоторых пленных немецких ученых.
Наконец информации скопилось так много, что доложили Берии. И он после долгих раздумий пришел к оригинальному решению. Он не стал докладывать наверх, что отвергнутые советской философией методы психоанализа тем не менее дают ощутимые практические результаты, а просто-напросто распорядился организовать на базе некоторых городских поликлиник так называемые спецотделы. Параллельно с этим на территории Восточной Германии также были созданы закрытые лаборатории, где немецкие ученые продолжали работу в этой области. И надо сказать, что восточные немцы добились значительных успехов.
Но более серьезно этим занялись в Союзе уже значительно позже, где-то в конце семидесятых, и то благодаря личной инициативе Андропова. И вот тогда-то и стали появляться на различных спецкурсах учебники западных авторов по психологии и философии, в том числе и чисто специального характера. Так вот, с одним из таких специальных трудов, притом очень хорошо, и был знаком Вагиф.
Последнее время, уже работая в Москве, он был вынужден по роду своих занятий общаться с учеными ряда академических институтов столицы. И в частности, курировать работу по переводу трудов одного не очень известного ученого, чеха по национальности, но работающего в Италии в одном из научных центров, который финансировался американцами.
С этим чехом в свое время произошла очень забавная история. Первые тридцать лет своей жизни он прожил в Праге, работая в одном из научных заведений. Пришло время «остепениться», и он представил работу, которую его более маститые коллеги сильно раскритиковали, но позже смилостивились и разрешили выдвинуть ее на соискание ученой степени вторично, но только после существенной переработки. Соискатель наотрез отказался и даже публично обругал местных научных светил непечатными словами. Естественно, ни о какой вторичной защите не могло быть и речи.
Уже задним числом соответствующим органам удалось узнать, что далеко не все ученые мужи были против представленного научного труда. Скорее наоборот, среди научной братии поговаривали, что этот молодой ученый совершил нечто неординарное, но открыто поддержать его при господствующих в то время коммунистических догмах поостереглись. Хотя, как потом выяснилось, ничего особенного там и не было. Просто сперва его раскритиковали лишь потому, что работа по своей форме несколько отличалась от общепринятых, а уж потом все перешло в область личной неприязни.