Я закрываю дверь кабинета и делаю мысленную пометку выяснить, есть ли что-нибудь, что я должна сделать в офисе, вытереть пыль или что-то подобное. Затем я отступаю, чтобы закончить уборку выставочного зала и приемной.
Когда я закончила, я знаю, что должна отправиться в постель. Еще час назад я была готова лечь в гроб, чтобы немного отдохнуть. Теперь моя работа наконец-то закончена, и мой мозг так быстро работает, что я не думаю, что смогу заснуть, даже если попытаюсь.
Эта запертая дверь должна быть комнатой подготовки. Там же хранятся тела, ожидающие погребения.
Будучи офицером полиции, я сидела — или стояла — на вскрытиях. Мои коллеги всегда подшучивают надо мной, что я такой увлекающийся человек, что не упускаю возможности проявить себя ни в чем, даже в проведении вскрытий. Правда в том, что я искренне заинтересована.
Я даже видела бальзамирование. Я брала интервью у гробовщика по одному делу, и он был по уши в трупах, так что я разговаривала с ним, пока он работал. Я подозреваю, что это нарушает какой-то профессиональный кодекс конфиденциальности, но когда я выразила желание посмотреть на процесс, он с удовольствием продемонстрировал. Он также позвонил на следующий день, чтобы пригласить меня на свидание. Я отказалась, но не без чувства вины. Я подозреваю, что если вы напишете в профиле знакомств «гробовщик», это не принесет вам много правых взглядов.
Что касается приготовлений, то я находила их захватывающими. Вся эта работа, чтобы дать людям последний взгляд на их любимого человека, а они все равно будут жаловаться, что тетя Агнес никогда не носила такие волосы. Это напоминает мне о Нэн, но странным образом мысли о мертвых помогают утихомирить тараторящий голос, который шепчет, что моя бабушка, вероятно, уже мертва, вероятно, лежит в таком месте.
А что, если так? Будет ли это чем-то отличаться от того, что я вернусь с пробежки в тот вечер и узнаю, что она умерла, пока меня не было? Я бы чувствовала себя ужасно, если бы не была там, но я также должна признать, что мы сказали то, что должно было быть сказано. Я просто эгоистично хотела больше времени. Если ее больше нет, то ее тело может находиться в таком месте, но ее дух — нет, и память о ней — нет.
Я дважды проверяю дверь. Да, все еще заперта. Я осматриваю комнату в поисках чего-нибудь, чем можно взломать замок. Удивительно, как много таких наборов «младшего полицейского» поставляется с инструментами и инструкциями по вскрытию замков, как будто взлом и проникновение — это часть работы.
Я возвращаюсь в кабинет Грея и легко открываю ящик, ища…
Раздается сильный стук в дальнюю дверь, похоже, из передней части дома. Я захлопываю ящик, вздрагивая от того, что все внутри загрохотало. Я поспешно выхожу из похоронного бюро в главный зал. Снова раздается стук стаккато, и я понимаю, что он доносится не от входной двери, а от задней.
Может ли горничная открывать заднюю дверь или даже должна? Я могу попасть в дерьмо в любом случае. Выбор, значит, за мной. Что означает, что выбора вообще нет. Поздним вечером стучат в заднюю дверь похоронного бюро. Конечно, я хочу знать, кто это.
Но я все равно должна изображать хитрую горничную, поэтому я ставлю ногу за дверь и приоткрываю ее на дюйм, держа в спрятанной руке нож для писем.
Я заглядываю в щель и вижу мужчину, который гораздо больше соответствует моему мысленному образу викторианского джентльмена… и, возможно, моим друзьям, любящим романтику, тоже. Он одет в то, что я хочу назвать фраком, под ним жилет и накрахмаленная белая рубашка. Широкий галстук с драгоценной булавкой завершает образ. Он примерно ровесник Грея, у него песочно-каштановые волосы, бакенбарды и аккуратные усы. Несмотря на то, что волосы на лице не в моем вкусе, он красив в той обычной манере, которую я считаю лучшим видом симпатичности. Ничего броского, просто очень приятен для глаз.
Только через мгновение я замечаю, что мужчина не один. Позади него стоит парень, вероятно, не намного старше Катрионы, одетый в безошибочно узнаваемую полицейскую форму.