Голос девушки:
— Да, мэм. Она стояла на ногах и говорила, хотя то, что она сказала… Ее разум, должно быть помутнел от удара.
Женщина ворчит:
— Только этого не хватало.
Я с трудом разбираю акцент, который кажется более сильным, чем я привыкла в Эдинбурге. Мой мозг сглаживает ее речь в нечто, чей смысл я могу уловить.
— Катриона? — повторяет пожилая женщина.
Я прочищаю горло и играю роль словно в историческом романе, одновременно посылая слова благодарности моему отцу, профессору английского языка.
— Боюсь, я больна, мэм, — говорю я. — Можно я еще полежу в постели?
Я вздрагиваю. Я звучу как актриса уличного театра в исторической драме. Даже мой голос не мой. Это более высокий тембр, с сильным шотландским акцентом.
Когда в ответ тишина, я задаюсь вопросом, не переборщила ли я с «историческим романом».
Еще шаги. Эти громкие, шаркают подошвами по полу холла.
— Сэр, — говорит пожилая женщина.
— Что, черт возьми, происходит? — Мужской голос, резкий от раздражения, с более мягким акцентом.
— Это Катриона, сэр, — говорит девушка. — Она очнулась.
— Очнулась? — В голосе мужчины нотки искреннего шока.
Ручка дергается. Дверь приоткрывается на дюйм, прежде чем я ударяю по ней, заставляя ее закрыться.
— Она подперла дверь, сэр, — снова говорит девушка Алиса. — Она не в себе.
Мужчина бормочет что-то, чего я не разбираю, а пожилая женщина фыркает.
— Катриона, — говорит он твердо и отрывисто, словно обращаясь к собаке. — Открой эту дверь, или я открою ее за тебя.
— Я больна, сэр, и…
Дверь распахивается, отбрасывая меня вперед, когда в комнату входит мужчина. Ему около тридцати, он крупный и грубо сложенный, с квадратной челюстью и широкими плечами. Должно быть, он работает в конюшнях, судя по грязи на его мятой одежде. Взлохмаченные черные волосы. Темная тень бороды. Смуглая кожа. Грозный взгляд на его лице, который заставляет меня поджать колени, чтобы не отшатнуться.
Он проходит через комнату и раздвигает тяжелые портьеры, сквозь которые просачивается серый свет облачного дня. Затем он поворачивается ко мне.
— За каким чертом ты вылезла из постели? — говорит он. — Вернись туда сейчас же.
— Черта с два! — слова вылетают прежде, чем я успеваю их остановить, и его темные глаза расширяются.
Я на распутье. Так хочется закатить скандал, требовать ответов. Где я? Что происходит? Я уже поняла, что мое изначальное предположение оказалась ложным. Это не тот парень, который напал на меня, и это не историко-фэнтезийная игра какого-то больного убийцы.
Так что же делать? Я не знаю, но интуиция подсказывает мне подыграть. Плыть по течению. Получить ответы, не создавая проблем.
— Прошу прощения, — говорю я таким тоном, который никак нельзя назвать извинительным. — «Кажется, меня ударили по голове, и я не совсем в себе». И это еще мягко сказано. — Скажите, пожалуйста, кто вы?
— Я мог бы быть твоим работодателем, Катриона.
— Имя?
Тихий вздох, я оглядываюсь, чтобы увидеть маленькую девочку — Алису — смотрящую на меня выпученными глазами.
— Ваше имя, пожалуйста, сэр? — говорю я.
— Дункан Грей.
— Для тебя Доктор Грей, — фыркнула пожилая женщина. Я бросаю на нее взгляд. Судя по лицу, ей не больше сорока, но у нее волосы цвета стали и под стать свирепый взгляд.
— Это миссис Уоллес, — продолжает Грей. — Моя экономка.
— А я?
Его густые брови хмурятся. — Ты действительно не помнишь?
— Боюсь, что нет, сэр, из-за шишки на голове. Если бы вы любезно помогли мне, ответив на мои вопросы, я была бы вам очень признательна.
— Задавай свои вопросы мне, — огрызается миссис Уоллес. — У хозяина нет времени на твои глупости.
Грей отмахивается от нее, его взгляд по-прежнему устремлен на меня. Пристальный, оценивающий. Значит, врач? Я присматриваюсь к его рубашке и вижу, что то, что я приняла за грязь, — это чернильные пятна… Или мазок сажи… Стоп, это кровь?
Грей отстраняется. — Ты Катриона Митчелл. Девятнадцати лет. Горничная у меня и моей овдовевшей сестры, которая в настоящее время находится за границей.
— А это место? Это ваш дом, я полагаю. А город? Эдинбург, не так ли?
Миссис Уоллес продолжает свирепо смотреть на меня, в то время как Алиса наблюдает за мной со смесью ужаса и восхищения. Пока шли допросы, я вела себя исключительно вежливо, но, наверное, все же недостаточно для горничной викторианской эпохи.
Однако, если Грей и обижается, он этого не показывает. — Да, это мой дом. Да, он в Эдинбурге, — на губах появляется едва заметная ухмылка, — В Шотландии.