– Ничего, пусть слушает, ума набирается, – запротестовал вошедший в раж Шерстнев.
– Я действительно устала, папа, – проговорила Рита.
– Да... Вот я в твои годы... Ну ладно, иди, да смотри не читай в постели! – сменил гнев на милость Шерстнев.
– Спокойной ночи, детка, – ласково напутствовала дочь Зоя.
– Спокойной ночи, – только теперь Рита осознала, что действительно устала, и по-детски потерла кулачками глаза.
Поцеловав на прощание родителей, Рита побрела к себе наверх. К ее приходу все уже было готово: откинутое одеяло манило прилечь на нежно-розовые шелковые простыни, подушка в отделанной кружевом наволочке словно приглашала свою хозяйку склонить усталую голову, небольшой торшер разливал по спальне мягкий свет, который, смешиваясь с проникавшими через ажурные шторы лучами луны, создавал ощущение сказочной нереальности, будто сладкий сон уже вступил в свои права... Быстро натянув пижаму и забравшись в кровать, Рита положила руку под щеку, устроилась поудобнее. В приоткрытую форточку вливался свежий весенний воздух – недаром это обиталище для людей, богатых настолько, что они уже не должны были стеснять себя в исполнении своих прихотей, было построено в заповедном уголке, экологически чистом, окруженном лесом, сохранившимся здесь с незапамятных времен... Погружаясь в сон, Рита услышала, как где-то снаружи запел соловей, ему ответил второй, третий, и вскоре лес за окном огласился раскатами соловьиных трелей, которые во сне девушки превратились в журчание горного ручья возле домика Чио-Чио-Сан.
...Тысячи приключений, пережитых в волшебной стране снов, казалось, пролетели в одно мгновение – наутро девушка могла бы поклясться, что прикрыла глаза лишь на секунду. Тем не менее, когда Риту разбудил согревший лицо солнечный луч, она почувствовала себя вполне отдохнувшей. Начинался новый день, полный нерешенных дел и забот; едва открыв глаза, девушка проворно спрыгнула с кровати.
Быстро умывшись и накинув халат, Рита вышла на балкон навстречу утренней свежести. Обступающий дом лес разостлался у ее ног, точно изумрудный ковер. За ночь молодая листва стала еще более крупной и яркой: в эту благодатную весеннюю пору окружающий мир менялся буквально на глазах. Поднимающееся солнце окрашивало небо золотом и бирюзой, и Рита на миг вообразила себя княжной из старинной баллады, стоящей на башне отцовского замка. Поддерживать иллюзию помогало то, что, насколько хватало глаз, ничего вокруг не нарушало зеленую пелену лесного массива: это был настоящий девственный лес. Потягиваясь, Рита следила глазами за медленно плывшим над самой кромкой горизонта розоватым облачком, и тут ее глаза наткнулись на то, что разом вернуло девушку к привычной реальности. Из-за леса показался клуб темно-серого дыма; Рите было прекрасно известно, что это такое. На лицо девушки легла тень огорчения: там, в нескольких километрах от Ритиного дома, располагался поселок Вербино, жители которого тоже претендовали на пользование заповедным лесом. Тем не менее грустные чувства, шевельнувшиеся в сердце девушки, были вызваны вовсе не напоминанием о существовании досадной проблемы... Рита неоднократно слышала от отца и некоторых соседей резкие высказывания в адрес вербинцев: их возмущало, что те, не желая вкладывать ни единой тысячи долларов в благоустройство территории лесопарка, тем не менее продолжали ходить туда за грибами и ягодами, бесцеремонно ловили рыбу в расположенном в самом центре леса озере; некоторые из них выгуливали на опушке своих беспородных собак... Еще прошлой осенью Шерстнев строго-настрого запретил дочерям приближаться к враждебному поселку; под Рождество отец даже сурово наказал Риту, поймав ее в тот момент, когда она вместе с Надей и Тосей упаковывала в своей комнате вещи, которые собиралась отвезти вербинцам в качестве «гуманитарной помощи» – рассказы прислуги о бедственном положении жителей поселка тронули сердце девушки. Особенно же взбесил Геннадия Ивановича тот факт, что вместе с оставшимися с прошлого сезона платьями, туфлями с устаревшей формой каблука и завалявшейся в гардеробной прошлогодней шубкой «преступницы» заворачивали в яркую подарочную бумагу специально приобретенные в компании с Надей детские книжки и игрушки. Шерстнев на повышенных тонах объяснил Рите и Наде, что жители поселка – ленивые, опустившиеся люди, которые не желают работать и из-за этого прозябают в нищете и грязи. Их претензии к обитателям расположенного в лесу элитного дома отец охарактеризовал без затей: по его мнению, вербинцы просто завидовали людям, которые достигли сносных условий жизни, и мечтали отобрать у них полученное не по праву.
С раннего детства Риту приучали уважать своего умного, успешного отца, уверенно управляющего собственной жизнью и судьбами других людей; знала, что должна быть искренне благодарна ему за тот комфорт, которым он окружил своих девочек – жену и дочерей... «Если бы не жизнестойкость и талант вашего папы, – объясняла мать, – мы бы до сих пор прозябали в крохотной двухкомнатной квартирке, никогда бы не сумели обеспечить вам приличное образование, повидать мир... А что было бы, заболей кто-нибудь из нас! Разве могли бы мы тогда позволить себе два раза в год обследоваться в швейцарской клинике?» Скорее всего, Рита не смогла бы сформулировать впервые посетившую ее в тот зимний день мысль, но безобразный скандал, учиненный Шерстневым, положил начало все усиливавшемуся с тех пор отчуждению между старшей дочерью и еще так недавно бесконечно любимым отцом. Разумеется, Рита до сих пор испытывала к нему уважение и благодарность; однако все чаще и чаще девушка ловила себя на жутковатом осознании того, что ей приходится напоминать себе о том, что она обязана испытывать эти чувства.
Вот и сейчас, увидев приметы трудовой деятельности вербинцев, Рита испытала прилив непонятного ей самой сумрачного упрямства: «Никакие они не бездельники! – прикусив губу, подумала девушка. – Вот работает же эта их фабрика!» Докончить же эту мысль словами «выходит, папа не всегда бывает прав», Рита просто не сумела; не сумела даже про себя выразить то, что подспудно терзало ее, разрывая мироощущение девушки на две части: ту, которую старательно вдалбливали, с тех пор как маленькая Рита, осознавшая себя уже после того, как семья Шерстневых обрела нынешнее богатство, стала осваивать разницу между плохим и хорошим, и другую, новую и пугающую, но тем не менее странно привлекательную, полную неоткрытых пока истин.
Вздохнув, Рита направилась в ванную комнату; неслышно проскользнувшая в спальню Тося, тихонько пожелав молодой хозяйке доброго утра, принялась застилать постель, и тут Риту поразила неожиданная мысль: «А что, если эти мамины знакомые, которых папа так презрительно именует неудачниками, так же нуждаются в средствах к существованию, как и вербинцы? Папа говорил, что некоторые из маминых однокашников стали инженерами... Но раз в Вербине есть эта их фабрика, значит, там тоже есть инженеры!..» Перед глазами девушки, словно наяву, встала картина пикета, устроенного несколько месяцев назад жителями поселка, протестовавшими таким образом против самовольного захвата земли и порубок в лесу. На обочинах дороги кучами лежал снег, и сверкающий на солнце наст, покрывавший эти веявшие холодом громады, еще больше усиливал ощущение стужи. Рита, как раз обкатывавшая новую машину, подаренную ей на Рождество, на полной скорости свернула с шоссе и была вынуждена резко затормозить, чтобы не налететь на группу увешанных самодельными плакатами людей. Те молча расступились, и Рита медленно проехала, точно сквозь строй, мимо тепло укутанных вербинцев, которых девушка в тот раз впервые увидела так близко. Почему-то Рите показалось неприличным ехать быстрее, все-таки цель пикета и заключалась в том, чтобы дать хоть кому-то из жителей ненавистного кондоминиума прочитать написанные на плакатах призывы; кроме того, девушку охватило жгучее любопытство. Стараясь не встречаться глазами с осуждающими взглядами пикетчиков, Рита исподволь бросала косые взгляды на людей, которых еще накануне сосед и приятель Матюша Блинов без обиняков называл «спившимися полубомжами» и «грязной рванью». Нет, сделала вывод Рита, Матвей, разумеется, был неправ – у алкоголиков не бывает таких свежих, гладких лиц, таких ясных, блестящих глаз, глядевших на девушку с выражением серьезности и укора. Единственным, что отличало вербинцев от тех, кого Рита привыкла видеть среди людей своего круга, была одежда – лишь на одной женщине красовалась меховая шапка, на всех остальных – и женщинах, и мужчинах, и детях – были вязаные. Кроме того, девушку удивили до сих пор не виденные вблизи толстые куртки, делавшие фигуры пикетчиков несколько неуклюжими; кое-кто стоял в валенках. Впрочем, вопреки услышанным россказням, одежда пикетчиков была чистой и незаплатанной. В тот же вечер, поднявшись в расположенный на верхнем, техническом этаже кондоминиума солярий, Рита услышала, что она была не единственной, столкнувшейся с пикетом. Девушку поразило то, с какой ненавистью отзывались ее соседи по дому о защитниках леса; особенно злобствовала Наташа – соседка, близкая к семье Шерстневых. Наташа была лишь ненамного старше Риты, однако ее брак с преуспевающим предпринимателем Мотковым был уже вторым. Вспомнив о произошедшем тогда разговоре, девушка зябко передернула плечами, хотя на дворе стоял более чем теплый май; даже сознание того, что Наталии Павловне так и не удалось переспорить Риту, не уничтожило неприятного осадка.