Согласно исторической схеме, предложенной Элленбергером, датой зарождения динамической психиатрии (одной из поздних ветвей которой оказалось юнгианство) может считаться 1775 год. В тот знаменательный год истинное дитя эпохи Просвещения врач Франц Антон Месмер заявил о том, что традиционную христианскую практику изгнания нечистой силы (экзорцизм) вовсе не следует считать пережитком архаических верований. Напротив, Месмер признал подобную процедуру одним из проявлений открытого им «эмпирического» феномена, для обозначения которого он ввел термин животный магнетизм. По мнению Шаре, «эта концепция отвечала чаяниям только еще нарождавшегося современного мира обрести такой метод лечения, который более не нуждался бы в привязке к формальной религии» [63, р. 28].
Суть этого «нового научного» подхода, пришедшего на смену старинным религиозным практикам, сводилась к следующим трем основным принципам: 1) в мире присутствует некий тонкий физический флюид, обладающий магнетическими свойствами и вследствие этого служащий универсальным связующим звеном между всеми человеческими существами, Землей и небесными телами; 2) заболевание возникает ввиду нарушения пропорций в распределении этого флюида в человеческом организме, а излечение, соответственно, требует восстановления нарушенного равновесия; 3) достичь восстановления утраченного равновесия можно с помощью определенных техник, позволяющих извлекать избыток этого флюида или, наоборот, восполнять его недостачу в организме пациента [136].
Естественно, реальные терапевтические успехи сторонников теории животного магнетизма базировались вовсе не на «извлечении» или «передаче» этой мифической субстанции, а на том факте, что едва ли не впервые основной упор был сделан на интенсификации межличностного общения врача и пациента, причем главной составляющей этого общения оказалась процедура психологического внушения. Еще одним термином, использующимся для обозначения аналогичных практик в современном мире, служит слово гипноз. В этом–то, между прочим, и состояло подлинное открытие Месмера, равнозначное, по сути дела, открытию психотерапии как таковой: если настойчиво и умело внушать пациенту, что его исцеление зависит от устранения излишков или восполнения недостачи чего угодно (будь–то месмеровский «флюид» или, например, юнговский «архетипический материал» — при умелом внушении сгодится любая спекулятивная гипотеза), вполне можно научиться вызывать у больного ощущение избавления от страданий.
Осознание этой главной заслуги Месмера не заставило себя долго ждать. Среди его ранних французских и германских последователей в очень скором времени выделилась группа сторонников чисто психологической интерпретации магнетических явлений. Они пришли к выводу, что для объяснения воздействия врача на пациента нет нужды прибегать к гипотезе о какой–то особой физической субстанции, служащей передатчиком. Придерживавшиеся этого воззрения «месмеристы–анималисты» сильно расходились с ортодоксальными последователями Месмера («флюидистами»), считавшими, что никакое внушение не было бы возможно, не будь задействован в этой «магнетизации» специфический физический посредник.
Интересующее нас соединение месмеровского учения со спекулятивной философией, подготовившее его будущее слияние непосредственно со спиритуализмом, произошло, как и следовало ожидать, на германской почве. Немецких сторонников теории животного магнетизма отличало глубокое идейное родство с романтической философией, одним из главных принципов которой была идея о пронизывающей и связующей все сущее Мировой Душе. Месмеристы–романтики предположили, что магнетический флюид может служить тем самым каналом, с помощью которого человеческие существа способны контактировать с этой метафизической реальностью. Особые симпатии вызывали у них несколько более поздние рассуждения Месмера о том, что странные феномены, продуцируемые его пациентами в ходе магнетических (гипнотических) сеансов, могут рассматриваться как проявление особого шестого чувства, ответственного за такую экстраординарную способность, как ясновидение. Предположение о наличии некоего «шестого чувства» Месмер впервые высказал в своем трактате 1781 г. «Précis historique des faits relatifs au magnétisme animal jusques en avril 1781» [136]. Очевидная близость этого труда к воззрениям, характерным для древнейших религиозных суеверий, заставила одного из современных исследователей месмеровского наследия назвать «Précis historique...» «трактатом об оккультных науках»[59, р. 189]. Однако, в отличие от самого Месмера, немецкие сторонники романтизации его теории ничего странного в этой способности не видели: по их мнению, пророческий дар, активизирующийся в ходе «магнетического транса» — естественное следствие установления непосредственного контакта с их излюбленной реальностью — Мировой Душой.