Поскольку в данном случае мы имеем дело с учеными, активно продолжающими свою научную деятельность, я считаю преждевременным говорить об их воззрениях и творческом пути в целом, анализировать их научные биографии, делать окончательные выводы об их вкладе в разработку интересующей нас тематики. Однако среди постэлленбергеровских критиков Юнга все же есть исследователь — американец Питер Хоманс, — рассмотрению идей которого я хотел бы посвятить большую часть второй главы.
Такое повышенное внимание объясняется несколькими причинами. Прежде всего, Хоманс вступил на стезю научной критики Юнга непосредственно вслед за Элленбергером (его самая важная работа на эту тему — «Юнг в контексте: Современность и становление психологии» [96] — впервые увидела свет в 1979 г.), что уже само по себе дает определенные основания рассматривать его как «соучредителя» данной традиции. Кроме того, в рамках критического подхода к исследованию Юнга и юнгианства именно у Элленбергера и Хоманса обнаруживаются наиболее полярные и взаимодополняющие методологические установки, что делает их сопоставление особо интригующим. И, наконец, именно эти два юнговеда потратили массу усилий на прояснение едва ли не самого болезненного для Юнга и его последователей и тем не менее, крайне важного для всех остальных вопроса: примером чего является жизнь и учение Карла Густава Юнга — умножающегося душевного здоровья и благоденствия или же, наоборот, глубокого психического недуга? Между прочим, оба они — и Элленбергер, и Хоманс — рискнули заняться разрешением этой загадки, будучи отнюдь не чистыми историками, а профессиональными психиатром и психологом соответственно.
Так не стоит ли прислушаться к сформулированным ими диагностическим заключениям — «творческая болезнь» и «борьба с психологическим нарциссизмом» — повнимательнее? Тогда, быть может, и популярное в наших широтах прочтение Юнга (на чем я остановлюсь в последней главе), зачастую не обремененное знакомством с этими принципиальными точками зрения, окажется под большим вопросом. Я предчувствую, что некоторые из моих потенциальных читателей могут быть разочарованы тем, что вместо изучения подлинного, аутентичного (т.е. немецкоязычного) Юнга им предлагается обзор, пускай и весьма обстоятельной, но все же «вторичной» (англоязычной) литературы по данной персоналии. Спешу их уверить, что все не так безнадежно.
Во–первых, своей всемирной известностью Юнг обязан вовсе не быстрому признанию его оригинальных идей немецкоязычной публикой. Напротив, в германском культурном контексте основатель аналитической психологии вполне мог бы надолго задержаться на вторых ролях, не получи он на первых порах мощной финансовой и «пиаровской» поддержки целого ряда своих ранних пациентов (точнее — пациенток), представлявших самые богатые и влиятельные роды отнюдь не Германии, Австрии или Швейцарии, а ... Соединенных Штатов Америки. Во–вторых, в годы становления своего культа Карл Густав Юнг, правильно оценивший рыночную ситуацию, сделал множество знаковых выступлений и публикаций именно на английском языке. Публикация его многотомного Собрания сочинений (Collected Works) началась в Америке. Именно на английском впервые вышли его автобиографические «Воспоминания, сновидения, размышления» [117]. С тех пор и повелось, что правоверные юнгианцы всего мира (в том числе и наши соотечественники) знакомятся с духовным наследием своего учителя, как правило, то ли по английским оригиналам и переводам, то ли вообще на своем родном языке. И, наконец, как свидетельствует Ричард Нолл (сам — наполовину немец), главное преимущество рассматриваемой в моей работе традиции как раз и состоит в том, что именно ее основатель, Анри Элленбергер, был первым из исследователей Юнга, кто, в отличие от такого рода «знатоков», «выказал способность прочитать Юнга в оригинале (т.е. на немецком) и понять его культуру» [30, с. 415].