По моему убеждению, эту роль в юнговском спектакле с успехом сыграла Философия. Решиться на обнародование всех затейливых метаморфоз своего личного нарциссического мировосприятия Юнгу помогло его весьма нестандартное и чрезвычайно избирательное освоение мировой философской традиции. Вполне уместен вопрос: «Каким образом такое престижное и солидное интеллектуальное предприятие, как «мировая философская мысль» смогло стать «резонатором» или «катализатором» для упомянутых маргинальных и глубоко личностных рецепций молодого Юнга?» Все дело, как мне кажется, в понимании термина «философия». Почему–то принято считать, что она является уделом лишь горстки глубокомысленных мужей, творения которых малоинтересны всем прочим представителям рода человеческого. Это не совсем так.
Философствование — такое же естественное явление, как, например, дыхание: и то и другое — неотъемлемые компоненты существования всех человеческих существ. Все люди время от времени склонны философствовать, т.е. высказывать какие–то обобщающие, умозрительные суждения о себе, о Боге или о мире в целом. Коренное отличие этих — философских — суждений от всяких прочих состоит в том, что они не могут быть подтверждены или опровергнуты экспериментальным путем, по крайней мере, на момент их формулирования. Естественно, большинство людей такого рода суждения («философские явления») продуцируют спонтанно, без какой–либо специальной подготовки. С другой стороны, есть небольшая группа специалистов, занимающихся их систематизацией и разработкой. Это, так сказать, философы в традиционном смысле слова — знатоки «философских явлений». Но наличие небольшой когорты признанных специалистов (таких как, например, Аристотель, Кант, Гегель или Шопенгауэр) вовсе не отрицает подобного опыта у остальных людей. Ведь наличие высокопрофессиональных специалистов–химиков не означает, что в жизни всех остальных людей химические явления не играют никакой роли. Напротив, нужда в специалистах возникает лишь тогда, когда соответствующие явления весьма важны и достаточно распространены. Таким образом, «философские явления» — умозрительные суждения о человеке, мире и Боге — могут продуцироваться кем угодно. Для того, чтобы подобные суждения одного человека оказались в состоянии серьезно повлиять на сознание другого, вовсе не обязательно иметь диплом о философском образовании. Пользуясь этим замечательным наблюдением (сделанным Мерабом Мамардашвили [25]), можно допустить, что авторами идей, увлекших Юнга, могли быть не только философы–специалисты. Они составляли, так сказать, верхушку айсберга его личной философской компетентности, в основании которой лежали высказывания и рекомендации философов, известных в значительно более узком кругу (в том числе и его собственной матери). Однако, повторюсь, без этой респектабельной верхушки айсберг, скорее всего, не привлек бы такого огромного внимания.
Как явствует из результатов изысканий, инициированных Элленбергером и продолженных уже упоминавшимися Фрэнсисом Шаре и Полом Бишопом, у истоков юнговского нарциссизма стояли как далекие от академических высот любители пофилософствовать в кругу семьи (его мать), так и почтенные ангелы–хранители и попечители из мира профессиональной философии (прежде всего — Шопенгауэр и Ницше). И спиритуализм одних, и волюнтаризм других пришлись по вкусу нарциссическому сознанию Юнга и были использованы им для интеллектуальной легитимации своей собственной паннарциссической теории человеческой психики.
Вообще–то говоря, упоминать о своих пристрастиях к любительскому философствованию мало кто склонен, а вот обращаться за поддержкой к тем или иным философским грандам — излюбленный прием многих идеологов и мифотворцев самых разных эпох. Ссылки на Гегеля или Платона, Ницше или Канта способны придать оттенок глубокомысленности и вескости речам самого откровенного и бесстыдного из всех возможных профанаторов. А кроме того, не так уж безвинны и сами «классики»: даже совершеннейшие образцы философской мысли, ввиду их врожденной неоднозначности, в буквальном смысле слова подталкивают искателей духовной славы ко все новым и новым своевольным интерпретациям и грандиозным мистификациям. Мой собственный опыт изучения и преподавания философии свидетельствует о том, что у многих молодых людей (как правило, именно у тех, кто демонстрирует нарциссические черты характера) при столкновении с рядом популярных умозрительных теорий начинается процесс, наилучшим обозначением для которого я считаю термин философская интоксикация. Удивление этих молодых людей от созвучия собственных мыслей с некоторыми напыщенными и претенциозными суждениями, почерпнутыми у бессмертных классиков, чуть ли не мгновенно преобразуется в долгожданное доказательство собственной экстраординарности и избранности. Скромные заботы «малых мира сего» подобной жертве философского хмеля начинают казаться — в зависимости от ингредиентов гремучей смеси — то ли жалкой тщетой, достойной лишь презрения, то ли беспросветным страданием, настоятельно взывающим о помощи.