Каким именно представляется Бахтиярову правильное понимание Юнга? Такое понимание возможно лишь после осознания двух его преступлений. «Оба преступления К.–Г. Юнга связаны с германской национал–социалистической революцией, породившей много надежд и даже осуществившей некоторые из них. Едва ли в истории Европы найдется столь же насыщенный энергией и смыслом, взлетами, падениями, подвигами, заблуждениями и преступлениями период, как 12 лет Третьей Германской Империи. Оценка Юнгом Гитлера как своего рода медиума, шамана, и всей атмосферы Германии тех лет — атмосферы пробуждения и вторжения в сознание немцев их старых вытесненных в бессознательные области богов — давно уже стали психологической классикой».
Так вот, первое преступление Юнга заключалось, по мнению Бахтиярова, в том, что тот в одном из своих интервью (в октябре 1938 г.) предложил во имя сохранения демократии на Западе и в Америке не препятствовать гитлеровским планам движения на Восток — в Россию. Однако негодование Бахтиярова вызывает вовсе не факт косвенного оправдания нацистского нашествия на его собственную родину. Его опечаливает лишь то, что «рекомендации Юнга вели к ... столкновению и взаимному обессиливанию двух близких и дополняющих друг друга народов», тогда как на самом деле подлинным врагом братских народов Германии и России были, конечно же, демократии Запада, и прежде всего США.
Свое второе преступление Карл Юнг совершил, по словам Бахтиярова, уже после войны. Имеется в виду высказанная им в другом интервью (в мае 1945 г.) идея о коллективной вине немцев и об их коллективной ответственности. Бахтияров считает, что вследствие этой «терапевтической процедуры», предложенной Юнгом, была «нарушена экология психологических глубин». Одним из самых прискорбных последствий этого «нарушения» он считает тот факт, что и по сей день «под запретом находится один из важнейших архетипических символов — свастика». Надо сказать, что, несмотря на это раскрытое Бахтияровым «преступление» Юнга против свастики, среди неоязыческих популяризаторов исконной арийской духовности и символики, действующих на территории Украины, имя Карла Густава
Юнга пользуется, как и во всем остальном мире, глубоким уважением и почитанием. Свидетельство можно найти в интернет–выступлениях отечественных любителей арийской старины[43]. Логика же размышлений по поводу спасения гениальной сути юнговских открытий от наведенной самим же Юнгом порчи приводит Бахтиярова к следующему тезису: «Юнговский Проект — восстановление связи жизни с архетипами — мог быть реализован в контексте либо победы Гитлера, либо возрождения России и ее исторической миссии». Поскольку гитлеровский проект «восстановления связи с архетипами» потерпел фиаско, все надежды Бахтиярова связаны с Россией — миром, которому, как он считает, в наибольшей степени присуща «чистота реализации сакральных архетипов в культурной и политической практиках».
Мне трудно судить о том, насколько реалистичны эти проекты по восстановлению архетипической сакральной России, сопряженные с последним походом против профанного и бездушного Запада во главе с «простодушной» Америкой. Я знаю лишь то, что Украине отведена в них роль малой песчинки, крохотной шестеренки в гигантском механизме Великой Евразийской идеи. Знаю также, что там, где заходит речь о столь туманных мирах, как архетипические глубины души, всегда остается простор для несметного количества интерпретаций. В тех же самых безднах национального бессознательного, в которых Олег Бахтияров с восхищением обнаруживает указания на сакральное архетипическое предназначение России, авторы недавно опубликованной работы «Архетипы социальной жизни и политика» усматривают разворачивание (по их мнению, не менее архетипическое) исторической драматургии российской ментальности на фоне «постоянного самозабвения, утраты прошлого, нигилистических коллизий и ужасного, беспрецедентного человекоубийства и нигилистического влечения к смерти» [16, с. 18]. Кроме того, совершенно не исключено, что в противовес русофильским настроениям, распространяемым г–ном Бахтияровым и его единомышленниками–евразийцами, у многих украинцев могут еще сильнее обостриться воспоминания об их собственной «коллективной душе» и о ее архетипических сокровищах, так страстно воспевавшихся Тарасом Шевченко и многими другими специалистами по вызову из небытия «теней забытых предков». Ничего хорошего подобные акты политической реанимации фикций, пропагандировавшихся Юнгом, скорее, в качестве средств индивидуального спасения, моей стране, разумеется, не сулят.