Вдруг кто-то крикнул на кокни:
— Вот это да! Приближается Старина Хуки!
Все оживились. Майкл вернул флягу с джином и обернулся. Веллингтон и его ординарец во весь опор скакали к его полку, преследуемые десятком французских улан. Каре разомкнулось, пропустив герцога с ординарцем, и тут же снова сомкнулось. В тот же миг по французам открыли огонь.
Веллингтон всегда появлялся там, где было особенно тяжело. Спокойный, несмотря на то что едва ушел от французов, он остановил лошадь.
— Неплохо, Кеньон.
Майкл с трудом выпрямился.
— Полком можно по праву гордиться, сэр. Как идет сражение?
Герцог покачал головой:
— Мы раздроблены. Блюхер клялся прийти на подмогу, но Бог знает, когда появится здесь, — дожди размыли дороги. Если пруссаки не подоспеют в ближайшее время… — его голос дрогнул. — Мне пора ехать. Держитесь, Кеньон.
Вдруг кто-то спросил:
— Когда будем атаковать лягушек, сэр?
Герцог слегка улыбнулся:
— Не беспокойтесь, ребята, у вас будет такая возможность.
Он выехал из каре и поскакал в сторону осажденного Шато де Угумон, где весь день шел ожесточенный бой с французами.
Майклу казалось, что вечер только начинается. Но время теперь не имело никакого значения. Просто не верилось, что два дня назад он танцевал вальс с Кэтрин в зале, наполненном светом и красотой.
В ожидании очередной атаки Майкл попытался вспомнить, что чувствовал, держа ее в объятиях, но не мог. Единственное, что запечатлелось в памяти, это тепло ее аквамариновых глаз и сладкое страдание от ее близости.
Зловещая дробь французских барабанов явилась сигналом к атаке пехоты. Майкл стиснул зубы, поднес к глазам бинокль, неловко держа его в правой руке, и сквозь густую завесу дыма увидел колонну французов, которая двигалась в сторону союзных войск, забирая вправо от 105-го полка. Слава Богу, его солдаты хоть немного передохнут.
Хромая, к Майклу подошел капитан Грэхэм с перевязанным бедром.
— Разрешите воспользоваться вашим биноклем, сэр?
Он взял у Майкла бинокль, посмотрел и выругался, увидев высокие медвежьи шапки и красные плюмажи.
— Итак, Бонн наконец двинул свою императорскую гвардию.
— Вот именно, — угрюмо проговорил Майкл. — Они не знают поражений, а отдохнув день, снова свежи, словно на параде в парке.
Это был последний решающий удар Наполеона. Теперь он либо восстановит, либо потеряет свою империю.
Наступило время ужина, и Кэтрин решила пойти домой. Хотя действовать всегда лучше, чем ждать, ей необходимо было отдохнуть и сберечь силы. Подтвердились сообщения о втором сражении, так что утром следовало ждать новой партии раненых. Кэтрин молила Бога, чтобы не дал погибнуть ее друзьям.
Прежде чем покинуть госпиталь, Кэтрин зашла за Элспет, которая тоже ухаживала за ранеными. Девушка держалась молодцом, хотя была бледной, а под глазами легли тени.
Они направились к рю де ла Рейн, которая была рядом. Почти все слуги-бельгийцы вернулись в свои семьи, остались только повар и грум Кэтрин. Если бы не он, лошадей давно увели бы.
Умывшись, Кэтрин и Элспет пошли на кухню. Кэтрин буквально заставила себя проглотить несколько ложек супа, добавила в чай довольно большую порцию бренди и с чашкой отправилась в свою комнату.
Там она взяла папку с рисунками и стала снова просматривать, гадая, живы ли сейчас мужчины, которых нарисовал Кеннет. Прославился ли Колин в бою, на который возлагал столько надежд? Увидит ли Чарльз своего будущего ребенка, нарисует ли Кеннет другие смеющиеся семьи?
Дойдя до последнего рисунка, Кэтрин быстро захлопнула папку, чтобы не испортить портрет Майкла слезами.
Натолкнувшись на отчаянное сопротивление союзных войск, императорская гвардия отступила. Потрясенный Майкл был не в состоянии осознать случившееся: отборные войска французов разбиты наголову и превратились в толпу.
Но это был еще не конец. Как долго продлится сражение? Как долго оно может продлиться? 105-й полк потерял свыше сорока процентов своего состава, причем половину убитыми. В других полках дела обстояли еще хуже.
— Смотрите, сэр! — радостно закричал капитан Грэхэм.
Под вязом на вершине холма, на пересечении двух дорог, находился командный пост Веллингтона, окутанный дымом. Сейчас герцог был там. Его тонкий силуэт вырисовывался на фоне вечернего неба. Герцог трижды взмахнул шляпой. Это был сигнал к общему наступлению, встреченный громогласным «ура», прокатившимся по всем союзным войскам.
В глубине души Майкл знал, что сражение выиграно, и забыл обо всем: о боли, о долгих годах военной службы, об ужасных часах, проведенных во вражеском окружении. Взмахнув мечом, он крикнул:
— Сто пятый, за мной!
— Эй, полковник! Веди нас только вперед, черт побери! — прозвучал в ответ чей-то голос.
Солдаты разделились на роты и помчались по склону через поле смятой окровавленной ржи, держа ружья и штыки на изготовку. Вместе с ними с холма спустились воины всех союзных войск, оставив позади себя убитых и раненых.
На полосе шириной около двух миль завязалась ожесточенная перестрелка. Большая часть императорской гвардии обратилась в бегство, оставшиеся же мужественно сопротивлялись, вступив с солдатами 105-го полка в рукопашный бой. Полк разделился на небольшие группы, и некоторые из них преследовали отступающего врага.
От потери крови, боли и усталости у Майкла кружилась голова, и он впал в прострацию. Все исчезло: прошлое, будущее, страх. Остались только инстинкт, воля и безумие войны, где любой миг может стать последним.
Майклу мерещились то мертвые тела французских гвардейцев, которые переплелись между собой, словно корни деревьев, то брошенная лошадь, мирно щипавшая траву, то гусар с распоротым животом, молящий о смерти. Майкл произнес над ним молитву на французском, а затем перерезал бедняге глотку.
Потом Майкл сам был на волоске от смерти, когда кирасир занес над ним меч. У него не было ни малейшего шанса выдержать поединок.
Однако заметив, что Майкл ранен, француз отсалютовал рукояткой меча и ускакал. Майкл нащупал вшитый в подкладку шинели калейдоскоп, свой талисман, — опять он спас ему жизнь.
Они двигались по противоположному склону долины, когда Майкл заметил сквозь просвет в кустах Тома Хасси, на которого напали два француза. Один из них штыком проткнул прапорщику плечо. С диким воплем Майкл помчался на выручку товарищу, одного француза ударил в грудь и рыча повернулся ко второму. Обоих как ветром сдуло.
Том вытер лицо грязным рукавом.
— Как научиться воевать так, как вы?
— Для этого нужны опыт и скверный характер.
Майкл все еще тяжело дышал, но ярость его улеглась. Вдруг он заметил кровь между пальцев у прапорщика.
— Вам нужно этим заняться.
— Потом, когда будет время.
Глаза у Тома блестели от возбуждения, ведь он только что едва не погиб.
У них были две здоровые руки на двоих, но они как-то умудрились перевязать штыковую рану и снова тронулись в путь. Майкл старался не терять юношу из виду, но поток наступающих ганноверцев их разделил.
Смерть в бою бывает либо мгновенной, либо долгой, мучительной. Для Майкла конец наступил мгновенно. Он услышал ругательство на французском, обернулся и увидел французов, напавших на Тома Хасси. Оба целились в него из ружей на расстоянии пятидесяти футов. Грянули выстрелы, и две пули вошли в Майкла почти одновременно, одна в бедро, другая в живот. Он упал в грязь, зная, что больше не поднимется.
Майкл лежал почти без сознания, однако почувствовал, как задрожала земля от ударов копыт. Поднял голову и увидел, что прямо на него стремительно мчится с полдюжины французских улан. Сознавая всю тщетность своих усилий, он попытался отползти к кустам и спрятаться, однако уланы успели его окружить. И один из них, придержав коня, вонзил Майклу в спину копье.
У Майкла потемнело в глазах от боли, он больше не видел закатного солнца, не слышал грохота битвы. Грудь его судорожно вздымалась, единственная мысль билась в затуманенном мозгу, — достойной смертью он искупит все бесчестные поступки, которые совершил в своей жизни.