Он достает еще одну коробку, по другую сторону машины изображает, будто спускается по воображаемому эскалатору, и оглядывается, – смотрю ли я. Я закатываю глаза. Он продолжает проделывать разные другие фокусы, а я запихиваю листья в мешок, везу на тележке на задний двор и захожу в дом.
– Спасибо, что убрала листья, – говорит мама. – А то уже замусорили весь двор.
– Не за что. Мне хотелось что-нибудь поделать.
– Чем-то заняться?
Я киваю, потом напоминаю себе немного сбавить обороты, не то слишком частая смена настроений вынудит ее отвезти меня в больницу на проверку. Эта мысль не на шутку тревожит меня, и улыбка сползает с лица.
Мама кладет руку мне на плечо, легонько стискивает.
– Будем обедать, как только…
Дверь открывается.
– Я дома! – вопит Эми.
Минут через пять мы уже сидим за столом и слушаем подробный отчет о ее первом дне в качестве помощницы врача в хирургическом отделении. И, как выясняется, работа там – поразительный источник местных сплетен. Вскоре мы узнаём, кто ждет ребенка, кто свалился с лестницы, перебрав виски, что нового парня через дорогу зовут Кэмерон, что он приехал с севера и по неизвестным пока причинам будет жить со своими дядей и тетей.
– Мне там безумно нравится. Жду не дождусь, когда стану медсестрой, – говорит Эми, наверное, уже в десятый раз.
– А ты видела какие-нибудь серьезные заболевания? – поддевает ее мама.
– Или увечья? – добавляю я.
– О, кстати. Вы ни за что не догадаетесь…
– О чем? – спрашиваю я.
– Это случилось утром, поэтому сама я не видела, но слышала об этом все-все.
– Ну, так расскажи нам, – просит мама.
– Какого-то мужчину доставили в больницу с ужасными ранениями.
– Бог ты мой! – охает мама. – И что с ним стряслось?
А меня начинает охватывать дурное предчувствие. Тревога змеей вползает в душу.
– Никто не знает. Его нашли в лесу на конце деревни, избитого до полусмерти. Черепно-мозговые травмы и переохлаждение, пролежал там, по-видимому, не один день. Просто чудо, что он еще жив.
– Он сказал, кто это сделал? – спрашиваю я, изо всех сил стараясь унять бешено колотящееся сердце и выглядеть безучастной.
– Нет и, может, никогда не скажет. Когда его к нам доставили, он был уже в коме.
– Кто же он? – спрашивает мама, но я и без Эми знаю ответ.
– Уэйн Бест, ну, тот противный строитель, который делал кирпичные стены между участками.
Мама просит нас держаться подальше от леса и проселочных троп. Она беспокоится, что где-то в округе бродит маньяк.
Но этот маньяк – я.
– Можно, я пойду к себе? – спрашиваю я, внезапно почувствовав дурноту.
Мама поворачивается ко мне.
– Что-то ты побледнела. – Она кладет теплую ладонь мне на лоб. – И кожа липкая.
– Немного устала.
– Иди, ляг пораньше. Мы сами помоем посуду.
Эми стонет, а я направляюсь к лестнице.
Лежу, вперив невидящий взгляд в темноту. Себастиан успокаивающе посапывает рядом.
Я сделала это: избила человека до полусмерти, ввергла в кому. Точнее, Рейн. Она вернулась в это же время. Или что? Я и она – это одно целое или две разные личности в одном теле? Иногда я чувствую себя ею, словно воспоминания и то, кем была она, берут верх.
А порой, как сейчас, она ускользает, словно ее никогда и не было. Но кем на самом деле была Рейн? Еще и Люси каким-то образом вписывается в прошлое Рейн, но вот каким? Нас связывает один день рождения – третье ноября. В душе я цепляюсь за это знание, эту тайну. Какими бы несовместимыми ни были эти кусочки меня, третье ноября – день, когда я пришла в этот мир.
Мало-помалу мысли расплываются, меня одолевает сон. Но внезапно дата отчетливо отпечатывается в голове. И глаза распахиваются.
Сегодня мне исполнилось семнадцать. Я вышла из больницы в сентябре, пробыв там девять месяцев. Стало быть, мою память стерли меньше одиннадцати месяцев назад. Мне уже было шестнадцать. Но стирать память тем, кому больше шестнадцати, незаконно. Правда, лордеры время от времени могут нарушать свои собственные законы, если имеется достаточно веская причина, но почему это произошло в моем случае?
В голове по-прежнему не складываются отдельные кусочки. Иногда я чувствую, что вижу всю картину, но едва только пригляжусь повнимательнее, она исчезает. Словно нечто такое, что я могу видеть только сбоку, краем глаза.
Нико, наверное, сможет объяснить, если захочет; мое прошлое в качестве Рейн, по крайней мере. Но что он потребует взамен?
Быть может, Рейн и все, что с ней связано, лучше забыть.