— Почти, а что такое?
— Мой папа тоже революционер, он отвёл меня сюда, и сказал, что заберёт меня, когда поможет революционерам. — Девочка забавно картавила букву «р» в последнем слове. Райя только это заметила.
— Не знаю, кто твой папа, но я знаю, что он обязательно тебя заберёт. — Девушка опустилась на колено, чтобы поравняться с ней ростом.
Раненый боец «Бюро» хрипло засмеялся.
— Этот дядя всё утро говорит, что моего папу за это расстреляют. А я не верю ему, говорю, что наши обязательно победят!
— И правильно, не верь ему.
— Я же вам говорила! — сказала она раненому и побежала куда-то в глубь церкви. Девушка подошла к раненому и посмотрела на него сверху вниз. Он хрипло заговорил:
— Каждый устоит… За Царя, Веру и Отечество.
— Каждый из нас сражается по своим причинам, и они не хуже других. Свобода, равенство, справедливость.
Он засмеялся.
— А ты за что сражаешься?
— Солгу, если знаю, но мне это не мешает.
Солдат молча кивнул и закрыл глаза. Девушка вернулась к своим.
Всё это время отряд стоял у входа с оружием в руках, заставляя всех на них косо смотреть. Вскоре, командир вернулся.
— Мои догадки были верны. Авангард и «Центр» не взяли узел и пошли дальше, оставив его нам. Придерживаемся плана.
— Извините, товарищ!
Из круга, где сидели, как все думали, бродяги, поднялся неизвестный. На его лице была намотана тряпка так, что были видны лишь глаза. Его товарищи так же были обмотаны во что попало, скрывая каждую часть тела, будто они были пустынными пилигримами.
— Кто спрашивает? — насторожился командир.
Неизвестный стянул тряпьё. Им оказался мужчина тридцати лет. Гладко выбритый и в очках, примотанных к ушам бечёвкой.
— Старший лейтенант Серебряков! Командир сорок пятого отделения центральных штурмовых сил.
— Подполковник Волков. Пятое отделение штурмовой поддержки. Докладывайте.
«До сих пор не понимаю. Зачем нужно было нас делить прямо перед боем!?» — Думала про себя Райя.
— Докладываю: наше отделение вступило в бой. Понеся существенные потери, мы отступили, чтобы перегруппироваться.
«И дураку понятно, что они тут прятались.»
— Слушайте приказ, зачисляетесь в наше соединение под моим командованием.
— Так точно, товарищ подполковник! Отряд, вы его слышали. Подъём!
Нехотя, но оборванцы, сидящие ранее с ним, стали подниматься, вытаскивая своё оружие из-под кучи тряпья, лежащего рядом. Тряпьё это явно использовалось для маскировки как от чужих, так и от своих.
Соединение распределилось вдоль маршрута к узлу, вылавливая всех и отправляя их в точку сбора. Они даже встретили ранее спасённых товарищей, которые уже восполнили потерю личного состава и торопились на помощь. Так прошло около двух часов, и подполковник Волков решил, что ждать больше нельзя. Всего набралось чуть больше семидесяти человек из самых разных отрядов, но не нашлось никого, кто мог по званию сравниться с командиром. Он решил выступить с речью. Без секунды колебания, из его уст полилась воодушевляющая речь.
— Мы слишком долго жили под тиранией! Националисты и маразматики осквернили нашу былую святость и мораль. Превратили нас в тощих, облезлых животных, идущих за пастухом на бойню.
И твои родители, и ты вкусили всю горечь чужой ненависти. Нельзя допустить, чтобы это было и с нашими детьми. Нам уже нечего терять! Наша слава запятнана кровью, наша честь втоптана в грязь. Долой эксплуататоров! Воздать по заслугам виновным! Простить желающих! Спасти будущее! Вперед! На встречу «Лазури»!
За тем послышался рёв солдат. Десятки рук, поднятых к небу, показывали свою верность общему делу. Все, кроме одной.
Во время всей речи Райя стояла с закрытыми глазами и пыталась успокоиться. Голоса в голове становились просто невыносимыми, а образы убитых ею людей не давали покоя. Их крики, кровь, боль. Всё смешивалось в безумные, смешанные образы, мелькающие в промежутках между морганием. Сейчас она хотела взглянуть на них, и поэтому закрыла глаза. Речь голосов всё ещё было невозможно разобрать. Только предсмертные крики агонии отчётливо доносились до неё. Тот солдат, которому она отрубила руки смотрел на неё и тряс своими обрубками, показывая, что та наделала, но ей было всё равно. Она не чувствовала ни капли стыда, или раскаяния за содеянное. Если бы не она их, то они её. Это всегда было правилом её жизни. Только благодаря ему она выжила. И сейчас было так же. Она пошла на это гиблое дело, потому что верила в судьбу. Верила, что другого пути не было. Но сейчас, кое-что изменилось. У неё появилось то, что было страшно терять — семья. Её сестра сейчас была где-то там. Сейчас, она наверняка спасает жизни неизвестных ей солдат, со всей искренностью и заботой. С этой невинной, девичьей улыбкой.