Его лицо было мне знакомо, потому что я уже видел его в компании Беренгара, хотя и не мог вспомнить его имя — если вообще его знал. Один из рыцарей Дома Беренгара, догадался я.
— Может, ты заткнешься, Фредерик, — огрызнулся Беренгар. — Ты принес свою клятву мне. Ты ничего не должен этому человеку.
Оскорбленный Фредерик замолчал.
— Мне надоели его приказы, — продолжал Беренгар, тыкая грязным пальцем в мою сторону. — Он ничем не лучше любого из нас, он наш командир только по милости ФитцОсборна. И что он сделал, чтобы заслужить эту честь?
Я сжал кулак, пытаясь сдержать свой гнев. Если он сомневался в моих силах, он должен был говорить со мной наедине. Высказывая свои сомнения принародно, он ясно давал понять, что стремится подорвать мое влияние.
— Танкред был при Эофервике, — крикнул новый голос из толпы. — Если бы не он, мы ни за что не взяли бы город.
Раздался согласный рев, и я заметил, как Фредерик обменялся взглядами с некоторыми из рыцарей Беренгара.
Но сам Беренгар не колебался.
— Да, мы постоянно слышим эти сказки, — заявил он, фыркнув. — Но кто-нибудь из вас видел его там своими глазами? Кто-нибудь видел, как он сражался с Этлингом, как он сам про себя рассказывает?
Я двинулся вперед, цедя сквозь зубы:
— Беренгар…
— Нет, — оборвал он меня. — Ты больше не будешь мне приказывать. Эти люди наши враги, и такова справедливость.
Он снова отступил, на этот раз повернувшись ко мне спиной, словно пытаясь защитить ребенка, хотя я знал, что он собирается сейчас сделать. Он поднял свой клинок, тускло поблескивающий в сером утреннем свете, его острие опасно сверкнуло.
Внезапно валлийка вскрикнула, и вдруг оказалось, что она сумела освободиться из рук своих мучителей, а может быть, они сами решили выпустить ее. В любом случае, это не имело значения, потому что она сразу бросилась к Беренгару, чуть не споткнувшись о рваный подол, но он заметил ее приближение. Обернувшись, он ткнул в ее сторону ножом, но оказался недостаточно проворен. Сталь прошла в дюйме от ее лица, зацепив щеку и нос и отбросив на землю посреди круга.
Однако, прежде чем он успел сделать что-то еще, я уже был рядом с ним. Пока его внимание было приковано к женщине, я бросился к нему и вывернул назад руку с ножом так, что ему не оставалось ничего иного, как выронить оружие. В тот же момент я левой рукой выхватил свой клинок, и обхватив Беренгара сзади, приставил нож к его горлу.
— Отдай мальчика матери, — тихо сказал я. — Сделай это медленно и осторожно, иначе, Богом клянусь, я вспорю тебе глотку.
Ошеломленная женщина успела встать только на колени. Кровь бежала по ее лицу, смешиваясь со слезами. Она неловко прижала руку к порезу, пальцы и ладонь окрасились кровью.
— Помогите ей, — обратился я к людям, стоящим в кругу. — Кто-нибудь, помогите ей.
Ни один не двинулся с места, и я понял, что никто сейчас не видит валлийку; все глаза были устремлены на меня, на мое лезвие, прижатое к шее их товарища. Человека, который был господином и защитником для многих из них.
Я проглотил комок, понимая, что только что совершил, но не мог отступить и не должен был колебаться.
— Серло, прими у него ребенка. Турольд, Понс, поднимите женщину на ноги.
Вопли младенца звенели у меня в ушах. Можно привыкнуть к крикам умирающих, но плач человека, только вступившего на жизненный путь звучит совершенно иначе. Честно говоря, я даже представить не мог, что услышу детский плач в подобном месте.
Этот ребенок был рожден во время бойни среди ненависти, кровопролития и жестокости. Даже если он переживет чуму, голод и меч, он будет расти среди рассказов о том, что мы совершили здесь и в других местах. Стремясь отомстить, он, скорее всего, закончит свою жизнь там же, где и начал. Так уже бывало раньше и будет повторяться снова, и снова, и снова в течение многих столетий до часа окончательной расплаты.
Но не это печалило мою душу: скорее ощущение хрупкости и уязвимости нашего тела, удерживающего душу на этой земле; как легко могла быть отнята жизнь этого младенца, какая тонкая грань отделяла его жизнь от смерти.
И среди этой тишины стоял я, Танкред Динан, несущий жизнь и смерть. Защитник слабых и убийца воинов. Щит и меч. Вершитель судеб. Одной рукой я давал жизнь и надежду, а другой отправлял на страдание и смерть.
Тьфу, чертовщина какая.
Пот катился с моего лба, щипля глаза и размывая зрение, и я моргнул, пытаясь смахнуть его с ресниц. Беренгар заворчал и только тогда понял, как близок мой нож к его горлу: едва на волосок от кожи. Не двигаясь, не говоря ни слова, он позволил Серло мягко принять ребенка из его рук, без сомнения, прекрасно понимая, как близко он подошел к вечной муке в аду.
Понс с Турольдом помогли валлийке подняться. Захлебываясь от плача, она схватила ребенка, крепко прижала к груди и ласково накрыла рукой крошечную головку.
— Теперь иди, — сказал я ей и посмотрел на остальных: — Расступитесь, пропустите ее.
На этот раз они сделали, как было сказано, без вопросов и колебаний. Мгновение женщина смотрела на меня, словно ожидая подвоха.
— Уходи, — повторил я более решительно, на мгновение отняв руку от Беренгара, чтобы махнуть вниз по склону в сторону Каэрсвиса.
Он уже понимал, что лучше не дергаться; он был бы действительно смелым человеком, если бы попытался освободиться сейчас, или очень глупым, что для меня было все равно.
Кажется, женщина наконец поняла, что я сказал. Опустив голову, она со всех ног поспешила вниз по дороге. Трое мужчин, занятых грабежом трупов поблизости, двинулись было к ней, но я крикнул им оставить ее в покое. К счастью, они послушались и вернулись обратно, чтобы продолжить спор из-за помятого шлема.
Я медленно отвел нож от шеи Беренгара и опустил его в ножны. Не успел я сделать это, как он вывернулся из-под моего локтя и повернулся ко мне с горящими от гнева глазами.
— Ублюдок, — выкрикнул он, его трясущаяся рука шарила в поисках рукояти меча. — Чертово семя, шлюхино отродье!
Он сжал меч, а потом отпустил его, и я понял почему: Эдо, Уэйс и другие уже ехали к нам, увидев, что происходит. Он сообразил, что если даже успеет ударить меня, то будет поднят на копья, и решил, что его жизнь стоит больше, чем честь.
— Я должен был бы убить тебя сейчас, — сказал он, его голос звучал глухо. — Тебе повезло, что рядом с тобой твои люди, но в следующий раз ты не будешь так осторожен, так что я подожду. Подожду, когда ты сделаешь ошибку, и когда я убью тебя, ты будешь знать, за что.
Он сплюнул на землю у моих ног, а потом со злобной улыбкой повернулся и двинулся прочь, махнув своим людям следовать за ним.
— Не попадайся мне больше, Беренгар, — крикнул я ему в спину. — Ты слышишь меня?
Конечно, он слышал, но не подал виду и даже не взглянул в мою сторону. Ему подвели лошадь, он вскочил в седло и поехал в сторону, а я остался стоять на месте, чувствуя, как постепенно уходит гнев и стихает кипение крови. Все вокруг меня молчали, бароны ждали моего следующего приказа: никто не хотел заговаривать первым, опасаясь вызвать мой гнев.
— Соберите людей, — сказал я им. — Давайте оставим это место.
Затем я повернулся и направился к чахлому ясеню, под которым валлийские братья Маредит и Итель обнимались и поздравляли друг друга с победой.
— Было ли это разумно? — спросил Уэйс, шагая в ногу со мной. — Угрожать ему в присутствии всех его людей, я имею в виду.
Мы это скоро узнаем, не так ли?
Я больше не хотел думать о Беренгаре. И о том ребенке тоже. После всей этой суеты он вполне мог, например, умереть от лихорадки на следующей неделе. Или от голода, ведь он казался таким худеньким.
— Ребенок не заслужил смерти, — сказал я. — И женщина тоже. Беренгар не остановился бы на ребенке.
Об этом легко было догадаться, и я вполне мог представить все дальнейшее. Он бы позабавился с ней, а когда закончил, ткнул бы ее ножом в грудь.
— Если ты будешь так его провоцировать, он просто должен будет выступить против тебя. Скоро у тебя будет столько врагов, что и сосчитать не сможешь.