Было уже довольно поздно, и солнце давно миновало зенит, когда вдали были замечены два десятка всадников. Их знамя, было разделено на черные и желтые полосы, и желтые были, вероятно, затканы золотой нитью, потому что ярко блестели на свету. Я хорошо знал эти цвета, потому что не так давно сам сражался под ними. Это были цвета семьи Мале и моего лорда Роберта. Его редко видели в наших краях, большая часть его поместий находилась на другой стороне острова в графстве Саффолк, и потому он проводил время либо там, либо в Нормандии, в своем доме в Гравилле. Одним словом, было большой неожиданностью обнаружить его знамя летящим над долиной Эрнфорда теплым летним вечером.
Быстро закончив дела, я послал сообщить Серло, а так же отправил за моим мечом, который мне вскоре принес один из близнецов, четырнадцатилетних братьев, работавших на конюшне вместе с Эддой — то ли Снокк, то ли Снебб. Даже спустя год я замечал, что не всегда умею отличить их друг от друга. Кто бы это ни был, я поблагодарил мальчика и застегнул пряжку ремня у себя на поясе. Несколько месяцев назад я заказал себе новый меч из лучшей стали, какую только мог себе позволить, с двумя кроваво-красными камнями на рукояти и красивые ножны, должным образом отражающие мой статус. Усиленные полосами меди, в свою очередь инкрустированными серебряным узором в виде растений, они показывали, что у меня достаточно золота, чтобы платить людям, которые захотят следовать за мной. Это обещание богатства уже привлекло на мою сторону моих первых трех рыцарей.
Я уже мог видеть самого Роберта, едущего во главе отряда, сопровождаемого десятью рыцарями с каждого бока и знаменосцем по левую руку. В отличие от рыцарей в шлемах, его голова была обнажена, и я ясно видел лицо своего господина: угловатые черты, высокий лоб, острый нос. Под кольчугой он был одет во все черное, от туники до штанов: мода, которую он считал эффектной, а я находил несколько странной, хотя никогда не сказал бы этого вслух.
Они проехали мимо мельницы, рыбных садков и сенокосов, после чего проселочная дорога вывела их к броду, а потом к церкви. Косари, остолбенев, смотрели на всадников, двумя стройными рядами поднимавшихся вверх по склону к частоколу и Главному Залу. Сопровождаемый Серло, я шел по тропинке, чтобы первым приветствовать гостей.
Увидев меня, Роберт широко улыбнулся.
— Танкред, — сказал он, когда отряд остановился, и он спрыгнул с седла. — Рад тебя видеть. Сколько времени прошло.
— Слишком много, милорд, — ответил я и обнаружил, что тоже улыбаюсь от уха до уха.
Действительно, я не видел его несколько месяцев, вернее, с зимы, когда он приезжал сюда после Рождества при королевским дворе в Глостере.
Ему уже исполнилось двадцать семь лет, как и мне. Он обнял меня, как брата, да мы и были братьями, если не по крови, то по оружию, потому что в прошлом году сражались плечом к плечу в великой битве с Этлингом и выжили.
— Вы должны были послать гонца вперед, — сказал я. — Я не знал, что вы решили посетить наши края.
Его улыбка пропала, сменившись мрачной гримасой.
— Значит, ты еще не знаешь новостей?
Я нахмурился, и у меня мелькнула мысль: а вдруг разносчик Бартвалд был все-таки прав?
— Какие новости, милорд?
— Ну, — сказал Роберт. — Давай не будем обсуждать их здесь. Мы с рассвета в седле. Давай поедим, выпьем, а потом поговорим.
Я на мгновение задержал на нем взгляд, пытаясь найти ключ к разгадке в выражении его лица, но оно казалось непроницаемым.
— Конечно.
Крестьяне вернулись с полей, чтобы посмотреть, что происходит. Я заметил в толпе Снокка с братом и знаком приказал им показать людям Роберта загон позади зала, где они могли оставить своих лошадей. Что и говорить, народ у Роберта подобрался разный: от румяных молокососов, жаждущих славы и грабежа, до обветренных ветеранов, с многочисленными шрамами, обретенными за годы службы. Кое-кого я знал еще со времен Эофервика, а некоторых даже вел за собой в сражение, хотя не всех помнил по именам. Но, конечно, вспомнил молодого Урса, с его румяным и широконосым лицом, напоминающим мне поросячью морду, а так же Анскульфа, командира личной гвардии Роберта. Они никогда не питали ко мне симпатии, хотя я с ними особо и не ссорился. Проезжая мимо, оба окинули меня холодным взглядом.
По правде говоря, колонна рыцарей в блистающих кольчугах и шлемах, въезжающая в ворота Эрнфорда, представляла собой великолепное зрелище, и мои крестьяне разделяли это чувство. На лицах мужчин, женщин и детей можно было прочесть смесь любопытства, страха и благоговения.
— Ты счастливый человек, Танкред, — сказал Роберт, прервав мои размышления.
— Почему, милорд?
Наши сапоги с чавканьем погружались в сырую землю. Над дальним лесом кружила пара орлов.
— Ты живешь вдали от беспорядков и кровопролития, опустошающих другие края, — объяснил он. — Я завидую тебе.
Я ответил ему кривой усмешкой. Если он думал, что у нас здесь царит идиллия и нет собственных проблем, то сильно ошибался. Он либо не заметил, либо проигнорировал мое несогласие, потому что продолжал, качая головой:
— Меня поражает, что прошло почти четыре года с тех пор, как мы пересекли Узкое море[5] и убили узурпатора при Гастингсе, и все же месяца не проходит без восстания в той или иной части королевства.
Я вспомнил, что его отец Гийом Мале говорил нечто подобное, когда принимал меня на службу. На мгновение, пока я смотрел на Роберта, мне снова показалось, что я стою перед виконтом, и ко мне вернулось то же самое тревожное предчувствие.
— В этом нет ничего неожиданного, милорд.
— Может быть, но это беспокоит меня, — ответил Роберт, по-прежнему мрачно. — Мы каждую неделю слышим о норманнах, убитых в засаде на дороге или в собственных залах. До нас доходят слухи о вооруженных людях, сотнями собирающихся на болотах, строящих укрепления, готовящихся к восстанию, чтобы вытеснить нас с этого острова навсегда.
— И вы верите этим слухам? — спросил я с легкой насмешкой, но Роберт не дал втянуть себя в спор.
— Я не знаю, — признался он. — Тем не менее, разве мы можем позволить себе игнорировать их? Если они окажутся верными, то мы можем потерять все, чего с таким трудом добились за эти годы.
Конечно, доходившие до него слухи были сильно приукрашены в рассказах и пересказах. И все же я знал, что глубоко среди корней этих историй похоронено семя правды.
На мгновение между нами воцарилась тишина, а потом я спросил:
— А что Этлинг? Есть известия о нем?
— Пока нет, — сказал Роберт. — Он скрывается в дебрях Севера, хотя никто не знает, где именно.
От этих слов я почувствовал некоторое облегчение, хотя и небольшое. В моих глазах Эдгар Этлинг был единственной фигурой, способной объединить разрозненные семьи Нортумбрии и поднять их на восстание против нас. Последний оставшийся в живых наследник старинного английского королевского рода, он уже дважды пытался претендовать на корону Англии. Сначала после поражения при Гастингсе, хотя ему не хватило поддержки графов, и он был вынужден подчиниться королю Гийому; и снова в прошлом году, когда с помощью северян и многочисленных наемников из-за границы, попытался взять Эофервик. Его сторонники уже успели провозгласить его королем не только Нортумбрии, но и всей Англии.
И потому я был уверен: пока Этлинг находится на Севере, королевство в большой опасности. Ибо никто больше не имел достаточной репутации и положения, чтобы собрать армию, способную победить нас. Последней фигурой подобного масштаба был сам Гарольд Годвинсон, и при Гастингсе ему это почти удалось, несмотря на все песенки трубадуров о правоте нашего дела. После его смерти оставался один Эдгар, и пока он не выступил, все слухи, беспокоившие Роберта, так и оставались слухами.