Все эти мысли пролетели в моей голове, пока я ждал, когда же ФитцОсборн нарушит молчание. Наконец он заговорил, его голос звучал тише, и я подумал, не является ли это признаком, что буря миновала?
— Вся рушится прямо на глазах, — сказал он. — Все, что мы так упорно строили последние четыре года, рассыпается в прах: королевство подобно дому с гнилыми стенами, чья кровля обваливается под весом соломенной крыши. Мы пытаемся залатать прорехи, но все напрасно. Ветры воют все яростнее, дожди хлещут и день и ночь, и мы не можем ничего сделать, чтобы сохранить наше жилище.
Я снова не нашелся, что ответить, если, конечно, он вообще ожидал услышать мой голос. Его спина сгорбилась, и я был не совсем уверен, помнит ли он о моем присутствии.
Из окна доносились звуки команд с тренировочной площадки, а также визг пил и стук молотков строительных рабочих. По пути сюда я видел, как они устанавливают острые колья во рву, чтобы сдержать противника, который попытается с ходу захватить городские стены. Ничего не будет оставлено на волю случая. Конечно, ФитцОсборн должен был помнить, что произошло в прошлом году в Эофервике, когда Мале решил, что одних стен будет достаточно, чтобы не пустить осаждающих; но только горожане, пришедшие на помощь штурмующим ворота нортумбрийцам, заставили его вернуться в замок, потеряв по пути большую часть норманнского гарнизона. Мы не могли ни повторить ту ошибку, ни позволить себе успокоиться чувством ложной безопасности; именно поэтому так много усилий тратилось сейчас для устройства дополнительных укреплений.
И все же, если ФитцОсборн был прав, даже этого могло оказаться недостаточно, чтобы остановить Эдрика, валлийцев и всех остальных, кто угрожал нашему королевству. В минуты смятения люди обычно обращаются в поисках уверенности к своим лидерам, но даже этой поддержки я не мог сейчас получить от ФитцОсборна. Казалось, он утратил надежду защитить не только Марку, но и Англию в целом. В отличие от некоторых других вельмож, которых я знал на протяжении многих лет, я всегда считал его грозным бойцом, сильным соперником даже для первых князей христианского мира. Убежденный и непоколебимый лидер, он внушал уважение всем: от беднейшего рыцаря до самого короля Гийома, который, как говорили, обращался к нему за советом чаще, чем к любому из своих соратников. Однако сегодня я увидел его с другой стороны, и привычное восхищение исчезло, словно с моих глаз отдернули расшитую завесу. Стоя в той красивой комнате, я чувствовал странную неловкость, как будто стал свидетелем того, что не предназначалось для моих глаз.
Я осторожно прочистил горло.
— Милорд, если вы больше во мне не нуждаетесь, я должен вернуться к своим людям.
Он не соизволил ответить, просто рассеянно махнул рукой, и я понял, что могу быть свободен. Без лишних слов я оставил его уныло пялиться во двор в полном одиночестве, и тихо затворил за собой дверь. Как только я сделал это, беспокойные мысли вновь зароились в моей голове, и тихий голос в глубине сознания произнес: что, если он был прав?
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Рынок в Шрусбери стал тише. Вероятно, большая часть купцов предпочла отправиться в более безопасные порты, где они могли продавать свои товары, не опасаясь в один прекрасный день обнаружить у себя в животе валлийскую сталь. И все же, пробираясь обратно мимо тюков шерсти и клеток с курами и дикой птицей, я обрадовался, заметив в торговых рядах знакомое лицо.
— Бартвалд!
Эта повозка с алыми и зелеными вымпелами по бортам и задумчивый серый мул не могли принадлежать никому другому. При звуке своего имени купец посмотрел вверх. Сначала он не видел меня, но когда я, обогнув пару фургонов, подвел Найтфекса прямо к его повозке, по его лицу расползлась улыбка.
— Лорд Танкред, — сказал он, крепко пожимая руку, когда я наклонился к нему с седла. — Я слышал, вы пережили немало приключений. Значит, валлийцам не удалось убить вас.
— Пока нет. — Я улыбнулся в ответ. — И надеюсь, у них это никогда не получится. Что ты здесь делаешь?
— Продаю и покупаю, — ответил он. — А что же еще? Нет лучше места, чтобы делать деньги, чем город, в котором расположилась армия.
— И нет лучше места, где можно выгодно продать новости.
— Вы слишком хорошо меня знаете, — сказал он. — Честно говоря, я мало что могу добавить к уже известным новостям. И все же, я оказался прав насчет Дикого Эдрика с валлийцами, а?
— Да уж, — признал я. — Правда, не могу сказать, что это знание мне очень помогло.
— Я вижу, вы носите ковчежец, — заметил он, кивая на бронзовый крест у меня на шее. — Я думал, он найдет место на алтаре вашей церкви. Кажется, священник был заинтересован в нем больше, чем вы.
— Он попросил меня не снимать реликвию, чтобы святой мог защитить меня в бою, — сказал я. — И так как я все еще жив, то полагаю, он хранит меня.
— Должен сказать, что жалею об этой сделке. Моя жена очень огорчилась, когда я сказал ей, что продал святые мощи всего за фунт серебра. Она бы никогда не согласилась на эту цену. Она даже стукнула меня по голове. — Он потер затылок. — Я потом несколько дней ходил с шишкой.
— Значит, твоя жена теперь здорова?
— Ну, вполне, спасибо, — вежливо поблагодарил он. — Вообще-то она крепкая женщина, сильная, как бык.
— Надеюсь, болезнь к ней больше не вернулась?
— Болезнь, милорд? — Бартвалд нахмурился, а потом, кажется, вспомнил. — Ах, да, — поспешно сказал он. — Ужасное было время, слава Богу, теперь все хорошо. Честно говоря, я не видел ее в лучшем здравии, чем сейчас. — Он указал на ковчежец. — Но думаю, ее с нами не было бы, если бы не помощь благословенного святого Матюрена.
— Матюрен? — перебил его я. — Ты же говорил, что это святой Игнатий.
— Игнатий, конечно, — ответил он, внезапно покраснев до корней волос. — Я так и хотел сказать. Волосы святого Игнатия.
— То есть кость.
— Что?
— Ты мне сказал, что это косточка с его ноги.
— Точно! — воскликнул он, просияв, как будто только что доказал свою правоту. — Кость с ноги, в самом деле.
Разочарованный, я сдался. Я подозревал, что Бартвалд просто морочил меня, но не был полностью уверен. Бесполезно было пытаться вывести его на чистую воду. Несмотря на всю мою симпатию к нему, мне часто казалось, что мы играем в некую игру, правила которой я не совсем понимаю. Хуже того, в результате этой игры я всегда оказывался в проигрыше. Быстрый на словах и уверенный в манерах, Бартвалд имел вид человека, способного продать вам вашу собственную рубашку, если решит, что это может принести ему выгоду. И сумел бы убедить вас, что вы заключили хорошую сделку.
— Валлийцы придут, — сказал я. — Они знают, что мы ослаблены, а Бледдин, несомненно, захочет отомстить за смерть своего брата. Я не знаю, как скоро они будут здесь, но уверен, что ты не захочешь их дожидаться. Впрочем, мы могли бы обратиться к ФитцОсборну, чтобы он дал тебе копье и отправил на стену защищать город.
— За меня не опасайтесь, — успокоил Бартвалд. — Обещаю, что мы с Квилмендом, — он потрепал шею мула, — уберемся отсюда задолго до появления врага.
— Квилменд? — Мое знание английского было далеко от совершенства, но я уже знал достаточно, чтобы перевести это слово. — Ты назвал этого кабысдоха Мучителем?
— Выбирайте выражения в его обществе, — быстро сказал он, зажимая руками уши мула и с негодованием глядя на меня. — Он мой верный друг и очень даже сильный. Просто не любит выставлять напоказ свои достоинства. На прошлой неделе один человек попытался ударить моего мула, так он укусил его за руку так, что оттяпал все пальцы, кроме большого. Если бы он захотел, то наверное, мог бы и голову наглецу снести.