По ночам я жался в комок на груде сырой соломы и накрывался дырявым мешком, который мне дали, чтобы прикрыться. Было совершенно ясно, что меня не собираются уморить голодом или холодом, но облегчать мою жизнь тоже никто не желал. Раз в день, когда мне нужно было облегчиться, меня освобождали от цепей и вели в уборную во дворе. Но даже тогда за мной следили строжайшим образом, сопровождая эскортом из двух или даже трех человек. Однажды мне удалось ускользнуть от них, но меня загнали в угол между коровником и конюшней и повалили на землю; одно утешало: справиться со мной смогли только трое сильных мужчин. Впрочем, мне некуда было бежать. Ворота почти всегда были закрыты, а кроме них, насколько я успел заметить, другого выхода из форта не было. Пожалуй, они были слишком осторожны, потому что после того случая меня перестали выпускать наружу. Теперь мне приходилось справлять нужду в моей маленькой тюрьме, так что ложась спать, я слышал висящий в воздухе запах мочи и дерьма.
Дни катились за днями, одинаковые, как стершиеся монеты, и вскоре я потерял им счет. Должно быть, с моего появления здесь прошли недели, но сколько их было, я сказать не мог. Я думал, начал ли враг осаду Шрусбери, держится ли ФитцОсборн в замке, подошел ли датский флот к нашим берегам. Время от времени я молился в ожидании, что Бог еще не оставил меня, что он меня услышит и подарит маленькую надежду. Однако, за все это время, я ни разу не получил ответа.
И потому я искал убежища в моих снах, где ко мне возвращались друзья и товарищи, где хоть ненадолго я становился свободен.
Я проснулся от шума голосов во дворе. Мужчины громко перекликались друг с другом, хотя я не мог понять, что они говорят. Зазвенела кольчуга, под стеной кладовки раздались тяжелые шаги. Щель между рамой и дверью засветилась оранжевым светом то ли факела, то ли фонаря. Наверное, я спал уже несколько часов, потому что закрыл глаза при свете дня, а сейчас было совсем темно. Может быть, уже пришла ночь?
Я сел, причем слишком резко, потому что почувствовал головокружение. До сих пор в Матрафале было спокойно. Я впервые заметил здесь признаки какого-то волнения. Если Бледдин вернулся из Шрусбери, значило ли это, что он одержал победу? Или потерпел поражение?
Эти мысли вихрем кружились в моей голове, когда дверь распахнулась и внутрь хлынул холодный воздух. Дафнвал стоял в дверном проеме, его лысина отражала мерцание факела. Как и прежде, у него на поясе болтались ножны моего меча.
— Тебе пора, — сказал он. — Эдрик прибыл.
— Он здесь?
Валлиец хмыкнул.
— Даже раньше, чем ожидали. Он ждет тебя.
Дикий Эдрик. Человек, о котором я так много слышал в последние недели.
Дафнвал уступил дорогу двум другим мужчинам. Тот, что повыше, держал в руке связку ключей, из которых выбрал один и воспользовался им, чтобы освободить меня от цепей. Впервые мои руки и ноги оказались свободны. Похоже, они больше не беспокоились, что я могу сбежать. Мои ноги почти зажили после дороги через Вал, но стали слабее, чем раньше. Резкая боль пронзила шею, которая, похоже, отказывалась держать голову.
Во дворе собралось около двух десятков воинов, каждый из которых держал в руках копье и раскрашенный круглый щит. Впереди стояли teulu Бледдина — те, которые привели меня сюда — вооруженные и уже верхом, готовые к бою. Лаяли собаки, где-то кукарекал разбуженный ночной суетой петух, хотя до рассвета, судя по всему, было еще очень далеко. Никакого Эдрика я не заметил, хотя ворота были распахнуты. За ними лежала чернота; тучи затянули луну и звезды так, что даже реки не было видно.
Дафнвал окликнул одного из сторожей на стене, который ответил ему, как мне показалось, довольно сердито.
— Он ждет снаружи, — сказал мне лысый, перейдя на французский. — Он боится, как видишь. При всем своем гоноре Дикий знает, что если ступит в Матрафал, окажется в нашей власти и будет полностью зависеть от нашей доброты.
Его лицо перекосилось от отвращения, он посмотрел за ворота, где в свете далеких фонарей, казавшихся на расстоянии не больше искры, поблескивали кольчуги и наконечники копий.
— Король Бледдин, может быть, и забыл их прошлые грехи, но многие из нас не собираются простить ему ту кровь, которую он здесь пролил.
Надо же, это колено с глазами умеет говорить. На самом деле, это была самая длинная речь, с которой обратился ко мне кто-либо из валлийцев. Его слова наводили на размышления. Конечно, если Эдрик управлял этими землями при старом короле, он скорее всего, воевал с людьми, с которыми теперь вынужден был заключить союз. Это было всего несколько лет назад, и ясно было, что некоторые из валлийцев все еще держали на него обиду.
— Dilynwchfi, — крикнул Дафнвал своим людям, а мне просто сказал. — Иди.
Мы прошли через ворота по разбитой дороге, которая спускалась к реке, и остановились, чуть не дойдя до предельного камня шагах в двухстах от форта. Дальше стрелки над воротами уже не могли точно найти свою цель, и этот камень служил предупреждением любому, кто подходил ближе, что он рискует своей жизнью. Эдрик со свитой стояли чуть дальше, и, хотя это могло быть простой случайностью, показалось мне подтверждением того страха, на который намекнул Дафнвал. С ним было тридцать или чуть больше воинов, все на лошадях, а также одна повозка, запряженная волами, человек в темной рясе, скорее всего священник или монах, и еще егерь с собаками. Солидное сопровождение, подумал я: то ли военный отряд, то ли свита благородного человека, хотя это могло быть знаком, что Эдрик пришел сюда торговаться, а не воевать. А я, значит, был товаром.
Хотя он и был под Мехайном, я никогда не видел этого человека вблизи, так что сначала был застигнут врасплох. Он не был похож ни на свои описания, ни на то, каким я представлял его. Несмотря на свое прозвище, он показался мне вовсе не диким, ни по внешности, ни по манерам. Я ожидал увидеть неуклюжую зверюгу, сутулую и коренастую, как кузнец, неопрятную и вонючую, со всклокоченной бородой и растущей из ноздрей шерстью. На самом деле передо мной стоял довольно молодой человек, не старше меня, холеный и щеголеватый, с упорным и жестким взглядом маленьких глазок, достаточно острым, чтобы пробить дырочку в лучшей кольчуге. Его окружали вооруженные слуги, сердце его армии, его хускерлы, опытные бойцы — я бы дважды подумал, даже будучи полностью вооруженным и отдохнувшим, прежде чем скрестить меч с любым из них.
Валлийцы спешились, и оставив своих пони за предельным камнем, прошли несколько шагов пешком, чтобы разговаривать с англичанами на равных. Охотничьи собаки зарычали и натянули поводки, но Дафнвал даже не покосился в их сторону.
— Лорд Эдрик, — сказал он.
Он говорил по-английски, видимо в знак уважения к своему собеседнику, но в его голосе не слышалось почтительности.
— Прошло немало времени с тех пор, как я в последний раз видел ваше уродливое лицо, милорд. Должен ли я считать, что…
— Должен, — оборвал его Эдрик громко и резко, словно мясник, разрубающий сустав на говяжьей ноге.
Он кивнул в мою сторону.
— Это он?
— Он.
Эдрик шагнул ко мне, внимательно разглядывая меня и словно подозревая, что я не тот, кем назвал меня Дафнвал.
— Танкред Динан?
— Так меня называют, — сказал я, стараясь, чтобы мой ответ прозвучал вызывающе, хотя не был уверен, что мне это удалось.
— Ты ниже, чем я ожидал, — ответил он мне по-французски, хотя сам он был чуть выше меня. — И худее. Не очень похож на знаменитого воина, о чьих подвигах я так много слышал.
Он повернулся к Дафнвалу.
— Я искренне надеюсь, что ты кормил его, валлиец. Если он умрет от голода или болезни до того, как Этлинг его получит, я призову тебя к ответственности и заберу твою голову.
— Его кормили.
Не очень хорошо, хотел добавить я, но решил, что разумнее будет держать рот на замке, до поры до времени, по крайней мере.
— Что касается цены, — Дафнвал приступил к делу, — она увеличилась. Двадцать фунтов серебром или товарами той же стоимости.