Мне встретилось несколько знакомых лиц: это были либо дворяне, вместе с которыми я шел в последний поход на Эофервик, либо вельможи, которых видел за время нескольких своих визитов ко двору короля. Но людей, которых я знал лично, и которые признали меня, было очень мало. Странное уныние охватило меня, когда я понял, что здесь я уже не тот человек, в советах которого нуждались, который внушал уважение и вдохновлял на борьбу. Теперь я снова стал одним из немногих ничем не примечательных мелких рыцарей: без знамени и даже без вымпела над головой, без собственного отряда, за исключением пяти ополченцев, которых я даже не мог назвать своими друзьями.
Вот о чем я размышлял, сидя в лагере, пока однажды вечером не услышал, как кто-то громко назвал мое имя. Стряхнув унылые мысли, я обернулся и неожиданно увидел два знакомых улыбающихся лица.
— Понс! — Воскликнул я. — Серло!
Мы обнялись, как братья после долгой разлуки. Мы расстались не больше двух месяцев назад, но мне казалось, что прошла вечность.
— Мы уж не думали снова увидеть вас, милорд, — сказал Понс. — Все считали вас мертвым.
— Как видишь, нет, — ответил я. — Живее всех живых.
Они вырвались из засады, в которой я был взят в плен, и вместе с Робертом добрались до Эофервика. Но как только пошел слух, что враг вошел в Хамбер и направляется к городу, Роберт и его отец виконт, послали их на юг с письмом для короля Гийома, ожидая, что он уже ведет свою армию на Север.
— А через несколько дней мы узнали, что город пал, — сказал Серло. — Нам повезло, что отправили именно нас, иначе…
Иногда Божье благоволение слабеет, но временами оно сходит на нас по причинам, которые мы не всегда можем уразуметь. Но нам всем было ясно, что Понс и Серло спаслись только милостью Божьей. Я мог только надеяться, что эта милость распространится также и на семью Мале.
Тем не менее, радость встречи с Понсом и Серло была приумножена, когда в лагерь прибыли Эдо и Уэйс. Они приехали на Север из поместья Роберта в Саффолке.
— Мы думали, ты уехал с лордом Робертом и его сестрой в Эофервик, — сказал Уэйс. — Когда мы услышали, что там произошло, мы боялись худшего.
— Кто это с тобой? — спросил Эдо, нахмурившись на сидящих вокруг костра моих бойцов.
Ответить на этот вопрос было не так просто, и потому я рассказал им всю историю, что уже раньше слышали от меня Эдда и отец Эрхембальд. Конечно, Эдо с Уэйсом ничего не знали о случившемся со мной, да и откуда? Они были на другом краю королевства, защищая Ай и окружающие его усадьбы от короля Свена.
— Мы были там, пока датчане не направили свой флот вверх по реке, — сказал Уэйс. — Тогда твой земляк граф Ральф призвал нас в Норидж, где мы сражались под его знаменем.
Ральф Гвадер был графом Восточной Англии, человек в возрасте, известный своей железной волей, воинским искусством и полным отсутствием чувства юмора. Он вел в бой отряд своих бретонцев в великом сражении при Гастингсе и, насколько я слышал, отлично сделал свое дело. Однако, предстоящая нам битва грозила стать более суровым испытанием, потому что датчане были опытными и непреклонными воинами, зачастую предпочитавшими смерть поражению. Мне уже доводилось скрестить с ними свой меч и раньше, и вовсе не улыбалась мысль сделать это снова.
— Я никогда не видел такого ожесточения в бою, — сказал Эдо. — Мы сражались с ними за каждую улицу от самых городских стен до причалов, пока под ногами не осталось ни клочка земли, не пропитанного кровью. Они идут в сражение, не думая о своей жизни, и даже будучи окружены со всех сторон, не бросают оружия.
Не в силах больше говорить, он покачал головой. Что-то в их лицах сказало мне: в прошлом месяце они видели нечто такое, о чем не могли рассказать даже самым близким друзьям. Даже мне.
Именно тогда я понял, что наша прежняя тесная дружба уже не возродится никогда, не в прежнем виде, по крайней мере. Прежде мы жили и сражались, разделяя одни и те же истории и песни в бою и за праздничным столом, спали голова к голове на сыром камыше в захолустных усадьбах, шли плечом к плечу в огонь и воду. События последних месяцев мы пережили поодиночке, и теперь сильнее стала заметна разница между нами; жизнь уводила нас вперед разными дорогами, которые расходились все дальше и дальше, и никогда уже не могли слиться в одну.
— Что привело вас сюда? — спросил я.
— Когда мы отбили город у датчан, они поплыли вдоль побережья, — сказал Уэйс. — Граф Ральф думал, что они могут высадиться в другом месте в Восточной Англии, и на некоторое время задержал нас в Норидже, на случай, если они вернутся по суше, но когда пришли вести, что их флот вошел в Хамбер, он отправил часть своего войска на север, чтобы мы присоединились к королю. Мы рассчитывали догнать его еще несколько дней назад, но он шел очень быстро, раз даже нашел время разгромить валлийцев под Стаффордом.
По лагерю ходили слухи, что король пребывает в плохом настроении, таким раздраженным его еще не видел никто и никогда. Чем дольше враг держал нас на берегу Уира, чем черней и гуще становились столбы дыма на горизонте, тем больше портился характер государя. Он срывался на своих слугах и советниках, один из которых, человек по имени Фульберт, как говорили, даже умер после того, как король ударил его кулаком по голове за совет заплатить выкуп королю Свену, чтобы он оставил эти берега. Да уж, датчане любили серебро и золото даже сильнее, чем кровь, и ничто не могло понравиться им больше, чем возможность обогатиться без риска потерять свои жизни в погоне за деньгами.
Бедолага Фульберт, возможно, был первым, кто предложил эту идею, но далеко не единственным, и с приходом октября, пока наши разведчики все еще искали переправу через реку, многие из дворян стали предлагать тот же совет. Если датчане получат выкуп и уйдут до зимы, Этлинг останется без союзников и не будет иметь иного выбора, как отступить туда, откуда явился — в болота и дебри за Дунхольмом. Но король настолько сильно стремился разгромить противника в открытом бою, как он поступил с узурпатором Гарольдом при Гастингсе, что наотрез отказывался рассматривать такую возможность. Итак, в течение двух следующих недель мы ждали команды, чтобы выступить вверх по реке, где несколько наших отрядов искали брод для переправы войска. Осенние туманы укутывали землю, руки деревьев обнажились, и каждый новый день становился холоднее предыдущего. Умы баронов были заняты беспорядками на юге, что угрожали их имениям, заготовкой дров для очага, забоем коров и свиней при подготовке к зиме.
— Нам лучше отступить и оставить противника в Эофервике и Нортумбрии, — сказал однажды Галфрид, когда мы возвращались из набега за провиантом. — Пусть сидят там всю зиму, а весной мы соберем больше сил и выступим против них.
— Закрой рот и помалкивай, если хочешь сохранить язык во рту, а голову на плечах, — предупредил я. — Англия принадлежит королю Гийому, и он не уступит Этлингу ни пяди.
Хотя эта мысль была не так уж глупа, подобные разговоры слишком напоминали измену, и если до короля дойдут слухи, что его люди открыто предлагают оставить часть королевства язычникам, он быстро расправится и с такими советчиками и с их господами.
К счастью, Галфрид больше никогда не поднимал эту тему. Такие приступы самомнения становились у него все реже, и я немного успокоился на его счет. Действительно, после наших тренировок стало ясно, что он намного лучший боец, чем я ожидал, хотя чересчур уверенный в своих силах. Ему следовало научиться сдерживать свою прыть, если он рассчитывал выжить на поле боя.
И учиться ему следовало побыстрее, потому что наши мечи могли понадобиться нам очень скоро. В тот вечер мы вернулись с тремя телегами продовольствия, и были встречены новостью, что барон Лисойс нашел-таки переправу выше по течению в нескольких милях к западу. Сотня ополченцев из графства Эофервик пыталась удержать ее, но рыцари барона перебили большую их часть и обратили в бегство остальных. Пока мы ехали через лагерь, повсюду люди готовили к выступлению лошадей, надевали кольчуги и шлемы, не обращая внимание на быстро поступающую ночь. Авангард собирался под львиным знаменем. Вскоре на марш вышли все сеньоры со своими вассалами, все рыцари со своими слугами. Только немногие остались на южном берегу, перейдя под команду второго брата короля графа Мортена, который должен был держать южный берег на случай, если враг поднимется на своих кораблях от заболоченных берегов Хамбера и попробует высадить десант в Мерсии.