Второго всадника я узнал в тот же миг. Его лицо было почти скрыто шлемом с блестящими пластинами на щеках и позолоченным наносником, но я сразу понял, что это был он. Будучи на голову выше почти всех своих людей, он обладал властными и уверенными манерами. Он уже приобрел вид бывалого бойца, хотя, если верить слухам, был всего восемнадцати лет отроду. Неопрятные соломенного цвета волосы выбивались из-под шлема и падали на плечи. Племянник старого короля Эдуарда, он был последним представителем древнего английского королевского Дома. Но вся благородная кровь давно иссякла в жилах этого гнусного клятвопреступника и убийцы. Всего через несколько недель после Гастингса он принес торжественную клятву на верность королю Гийому и был с честью и достоинством принят при дворе, но только для того, чтобы две зимы назад показать свою истинную сущность, когда он бежал и поднял восстание на Севере.
Эдгар, которого они называли «добрый, благородный, достойный трона». Тот, которого нортумбрийцы называли своим королем. Тот, которого я жаждал убить больше всех остальных.
Я впервые увидел его после того дня в Эофервике полтора года назад, и сейчас ненавидел его даже сильнее, чем тогда. Я ненавидел его за все, что он сделал, за весь причиненный вред, все отнятые жизни. Из-за него погибло так много людей: мой прежний господин, мои братья по оружию. И Освинн.
— Танкред, — прошипел Эдо.
Он схватил меня за руку и дернул назад с такой силой, что я чуть не потерял равновесие.
— Хочешь, чтобы нас всех убили?
Сам не сознавая того, я почти выполз из спасительной тени за сараем. К счастью, Эдгар, Свен и их хускерлы были уже в тридцати шагах от нас, иначе они, конечно же, заметили бы меня. Мои пальцы прилипли к рукояти меча, а сердце колотилось так громко, что казалось чудом, что его не слышит весь город. Со лба на глаза стекал пот.
— Это был Эдгар, — прохрипел я, потом заморгал и провел рукавом по лицу, пытаясь протереть глаза. — Со своими телохранителями. Я его видел.
— И они тоже нас увидят, если мы не будем осторожны. Или ты собираешься сражаться с ними в одиночку?
Конечно, он был прав. Уже не в первый раз моя месть должна будет подождать.
— У нас еще будет шанс, — утешил меня Эдо. — Но не сейчас.
Я глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться; мы ждали, когда улица очистится, можно будет выйти из укрытия. Понс держал нож у шеи Рунстана, готовый перерезать ему горло при первом же чихе; к счастью англичанин был не дурак и покорно помалкивал.
Наконец я почти не мог расслышать стука копыт по твердой земле, стало быть, отряд удалился на приличное расстояние. Я выглянул из-за угла сарая и увидел вдали на спуске всадников, направляющихся в сторону пожара. С такого расстояния Эдгара было уже не разглядеть, и я не мог определить, едет ли он с ними или свернул в сторону.
— Вперед, — сказал я, когда решил, что нам больше ничего не угрожает.
Горящие корабли на некоторое время отвлекут врага, но как только они поймут, что на холмах и в болотах нет французской армии, они сразу вернутся. У нас было мало времени.
Мы нашли ворота монастыря распахнутыми и без охраны; меня поразила эта небрежность врага, но не желая отвлекаться на размышления, я просто принял эту удачу, как знак Божьего благоволения. Конечно, Эдгар и Свен ожидали угрозы извне и не думали, что враг может напасть на них прямо в сердце их собственной цитадели; так что охрана могла получить приказ перейти от ворот в другое место.
Здесь стояла странная тишина; некому было поинтересоваться нашими именами и нашим делом. Толстые каменные стены возвышались над нами, напоминая мне то место недалеко от Динана, больше похожее на крепость, чем на Дом Божий, где я провел свое детство. Снаружи тревожными голосами перекликались мужчины, раздавался стук копыт и топот сапог, когда они пробегали мимо. Я насчитал во дворе пятнадцать палаток, разбитых ближе к колодцу и примыкающему к стене дормиторию. Горели костры, хотя уже некому было за ними следить. Не было так же никаких признаков присутствия монахов, и я спросил Рунстана, что же с ними случилось.
— Когда датчане захватили город, некоторые из язычников разграбили монастырь. Они убили настоятеля и монахов и вынесли все ценное имущество из храма, прежде чем были приняты охранные меры. Когда король Свен выявил виновных, он приказал отрубить им правую руку и отрезать носы, а их главаря повесил в назидание нечестивым.
И все же если Свен собирался продемонстрировать свое благочестие, ему не следовало занимать монастырь и использовать его в своих целях. Теперь же на монастырском кладбище паслись волы, а козы истребляли аптекарский огород. У костров валялись пустые кожаные фляги и деревянные чашки, весь двор был загажен конским навозом, а под церковной стеной были вырыты отхожие ямы, оскверняющие святую землю. Я подивился, как Эдгар со своими последователями, которые все были христианами, мог заключить союз с таким алчным и непостоянным в своем благочестии народом, как датчане.
Но похоже, этот Дом Божий уже не в первый раз пострадал от рук язычников. Большинство зданий выглядели так, словно были отремонтированы и восстановлены по крайней мере однажды; некоторые стены были сложены из камня, но большая часть строений оставалась по-старомодному деревянной или даже из обмазанного глиной плетня под соломенными крышами, более подобающими крестьянской лачуге. Ничего похожего на арки и колонны, поддерживающие галереи над двором, а только три длинных зала вокруг неровной площадки двора и замыкающий их в прямоугольник каменный неф церкви. И большой тис посреди двора.
В глубине за деревом мягко мерцал свет фонаря. Значит, здесь кто-то остался для охраны залов. Может быть, я зря сомневался в Рунстане. Скоро мы должны были узнать. Двигаясь как можно быстрее и тише, стараясь держаться в тени, мы подошли ближе. Я еще не мог точно определить, сколько их. По количеству голосов, догадался, что не больше десяти, многовато для быстрой и тихой схватки. Скорее всего, то были датчане, так как я не узнал их речь.
Внезапно раздался лай: хриплый и достаточно громкий, чтобы переполошить всех в монастыре.
— Прячьтесь! — приказал я, но было слишком поздно, потому что нас уже обнаружили. Сначала одна, потом вторая и третья гончие бросились к нам от одного из залов: большие, с длинными мордами и блестящими острыми зубами. За ними внимательно следили их хозяева, восемь хускерлов в кольчугах и шлемах, с обитыми бляшками щитами, на которых красовался все тот же ворон с крестом. Они свистели, отзывая собак, и выкрикивали непонятные для меня слова.
Я поднял руки, чтобы показать, что мы не замышляем ничего дурного, и надеясь, что они поймут смысл этого жеста, в то же время лихорадочно пытаясь придумать причину нашего присутствия здесь. Вдевятером против восьми, мы имели небольшое численное преимущество, но вооружены они были гораздо лучше нас, и я знал, какими страшными противниками могут быть датчане.
— Придержите ваших собак, — сквозь рычание и лай крикнул я на английском языке, надеясь, что они понимают этот язык. — Я Госелин из Сант-Омера во Фландрии, наемник, моряк и преданный слуга Эдгара Этлинга, союзника вашего короля Свена. Я привел свой корабль «Верный» с той стороны Немецкого моря, — я решил добавить правдоподобия моей истории, назвав первое пришедшее на ум имя.
Их командир выступил вперед. Настоящий великан с топором за спиной и мечом на поясе. Его лицо было наполовину скрыто густой и хорошо расчесанной бородой, которая сразу выдавала в нем датчанина. Известные по всему христианскому миру своим варварством, эти люди словно боялись показать свое истинное лицо.
— Я вас не знаю и не слышал о таком корабле, — заявил он.
Его язык слегка заплетался, как будто он был навеселе.
— Чего надо?
Зря я выдумал имя судна, подумал я. Если они были хускерлами Свена, то обязаны были знать все корабли в Беферлике и их экипажи.
Я все еще размышлял над правдоподобной версией, когда вмешался Эдо: