Не замечая моего состояния, мама продолжает бушевать.
– Когда завтра вернешься в школу, постарайся быть со всеми милой. Никаких скандалов! Никаких конфликтов! Иначе ты погубишь нашу семью! Твой отец может потерять работу! Мы можем лишиться нашего дома! От Паркер может уйти муж! А вас с сестрой отправят к бабуле, а не в престижную закрытую школу на севере.
К бабуле? Этой старой карге? Она бьет людей ложкой. Я поворачиваю кран и сую под него бумажное полотенце. Вытирая лицо, решаю, что мама все слишком драматизирует. Она любит делать из мухи слона. Если кто-то прольет пунш даже на плиточный пол, она станет кричать, что ей никогда не вывести это пятно и пол навсегда испорчен. Или если индейку на День благодарения слегка передержат в духовке, мама сочтет, что есть ее уже нельзя. Еще она всегда угрожала, что отошлет нас куда-нибудь подальше, чтобы мы ходили по струнке, но ни разу не выполнила своих угроз – и тут я замираю, вдруг осознав, что она недавно сказала.
А не в престижную закрытую школу на севере.
Глава 8
На следующий день мама все-таки оставляет меня дома, не сдерживая обещания. Док Джоши выписал меня с одним условием: эту неделю я проведу дома. Не ожидала, что родители последуют его указаниям, но они меня удивили.
Не сказать, чтобы прошедшие шесть дней были веселыми. Травмы хорошо заживают. Я больше не испытываю затруднений при дыхании и могу ходить. Но создается впечатление, что чем лучше я себя чувствую, тем напряженнее становится атмосфера в доме. Мама постоянно критикует меня. Младшая сестра – Дилан – едва ли перекинулась со мной парой слов. Старшая – Паркер – даже не приехала меня навестить. Я провела в больнице неделю, а она даже не удосужилась проведать меня?
Завтра мне предстоит вернуться в школу, и я даже думать не хочу, как меня там встретят, раз уж даже собственная семья не особо-то жалует.
Вечер воскресенья я провожу, шатаясь по дому, который кажется таким знакомым и таким чужим одновременно. В моей комнате пахнет, как в запертом подвале, словно она простояла закрытой все три года, что я училась в школе-пансионе. Покрывало на кровати кажется незнакомым, как и белый ламинированный стол в углу и небольшая коллекция школьной формы в шкафу, состоящая из рубашек и свитеров.
Белые стены сияют чистотой. Фиолетово-голубое покрывало на кровати и шторы в тон со складками от картонки, в которую они были упакованы, – единственные яркие пятна во всей комнате.
Я перебираю вешалки: одежды у меня не так уж и много. В центре висят два дорогих темных шерстяных блейзера, украшенные красно-бело-золотистой вышивкой на нагрудных карманах. В накладном кармане одного из них я нахожу скомканную бумажную салфетку. Слева от блейзеров – ряд белых рубашек: три с длинными рукавами и две с короткими. Рядом с ними висят худи на молнии и темно-синий свитер. На полу стоят пара белоснежных теннисных туфель, судя по виду – да и по запаху – совершенно новых, и поношенные черные лоферы.
Еще у меня есть три пары джинсов, две пары леггинсов и две дурацкие плиссированные юбки в темную сине-зеленую клетку. Последние, видимо, часть моей школьной формы. Мама сообщила мне, что я учусь в частной академии «Астор-Парк», самой привилегированной (и самой дорогой) частной школе в штате. Так решилась загадка, каким образом я познакомилась с Фелисити и Истоном, и, вероятно, с Кайлом, хотя мне до сих пор не все понятно.
Мама не стала объяснять, почему я учусь в «Астор-Парке» или почему три года провела в школе-пансионе в Нью-Йорке. А еще не предупредила меня, что на протяжении тех лет, пока я отсутствовала, моя спальня служила кладовкой, а все мои личные вещи отдали в секонд-хенд. Когда я спросила ее, где мои сумка и телефон, она сказала, что они уничтожены в аварии. Эти новости так огорошили меня, что пропало всякое желание задавать еще какие-либо вопросы. Я надеялась, что смогу сложить кусочки моего прошлого благодаря телефону – в нем фотографии, переписка, странички в социальных сетях, но из-за аварии это стало невозможным.
Оставшаяся часть шкафа пустует. В маленьком комоде напротив кровати я нахожу нижнее белье, простые бюстгальтеры и парочку милых толстовок. Должно быть, у меня поменялся вкус, стал более скромным. Но все равно трудно поверить, что это вся моя одежда. Смутно припоминаю, что когда-то этот стенной шкаф ломился от шмоток, которые я покупала в Forever 21 и Charlotte Russe. Они были дешевыми, но прикольными и яркими.