Чейз подалась вперед. Ее тело напряглось так, словно ожидало, что сила тяжести увеличится втрое.
– Ты…
Ее напарник поймал ее за руку и вытащил из диспетчерской как раз в тот момент, когда ее кулак уже был голов врезаться в рожу штаб-сержанта. Дверь за ними захлопнулась, и они оказались в вязкой прохладе и заключенной в бетон тишине лестницы.
– Я только за то, чтобы грубить надутым воякам, но вот за применение силы тебя просто спишут.
Пиппин схватил ее за плечи и всмотрелся в ее лицо. Она отвела взгляд. Он как никто умел вытаскивать ее из опасной зоны, но ей это далеко не всегда нравилось. Гнев был сродни скорости: он давал ей чувство направленности.
Она тряхнула кулаками.
– Знаю. Это все ужасно странно. Ты почувствовал?
– Да. Очень странно. Чейз, этому сержанту велели с нами не разговаривать.
– Откуда ты знаешь?
– Потому что он был не слишком-то рад говорить, будто ничего не видел. Либо это так, либо…
Пиппин растерянно замолчал. Это было на него непохоже. Его спокойствие служило опорой для бесшабашности Чейз. Тогда как бы она ни ошибалась (а она нередко ошибалась), его уверенность в себе всегда оставалась ее фундаментом.
– Что? – спросила она.
– Либо… они действительно ничего не видели.
Когда Пиппин уставал, он выглядел старше своих семнадцати лет – и тем не менее в его лице было нечто вечно юное. Когда Чейз хотела вывести его из себя, она называла его «по-мальчиковому мальчиковым красавчиком». Вот только сейчас, со слипшимися от пота волосами и покрасневшими глазами, он казался старше того штаб-сержанта, которому она чуть было не врезала.
Чейз держалась на остатках сил.
– Значит, ты его на своем радаре не видел, а диспетчерская не могла увидеть его на спутнике. Такое вообще возможно?
– Не знаю.
Растерянным Пиппин бывал настолько же редко, насколько он бывал серьезным.
И вот теперь он был и растерян, и серьезен.
Чейз бросилась к административному зданию и Кейлу. У нее скрутило желудок. Тайный самолет без сигнала был непохож на запасную машину ВВС. От него так и разило Жи Сюнди. Саботажем.
4. Бригадный генерал: Одна весомая звезда
В кабинете Кейла пахло кофе. В углу постоянно кипел кофейник, а вдоль всех стен стояли стеллажи, прогибающиеся под весом старых книг, корявых растений и военных цацек прошлых веков. Чейз постучала по дверному косяку и стала ждать, чтобы бригадный генерал, возглавлявший «Звезду», разрешил им войти.
Он этого не сделал.
Его голова склонялась над какой-то книгой, открытой на столе, седые волосы казались мягкими. А вот его плечи, наоборот, были жесткими и прямыми: на такие можно было взвалить страну. Хотя Чейз обожала летать, а академия была ей домом, выпадали такие дни, когда она не могла понять, как ей удастся оставаться в армии. А потом она видела Кейла в мундире – и наскребала в своем воображении картину, как она сама будет вот такой же закаленной годами и властной.
– Сэр?
Кейл махнул рукой, требуя молчания.
Она несколько мгновений ждала, пока он, лизнув палец, листал страницы.
– Сэр, я…
Кейл бросил такой взгляд, который заставил обоих кадетов встать по стойке «смирно» и четко отдать честь.
– Мне надо сказать пару слов Харкорт, – сказал он. – Доннет, свободен.
Пиппин отступил в коридор, шепнув по дороге:
– Осторожнее. Не говори слишком много.
Чейз адресовала своему напарнику ухмылку, однако Пиппин не шутил. У него на лице снова появилось это слишком серьезное выражение.
– Ты что? – беззвучно спросила Чейз.
– Харкорт! – приказал Кейл.
Чейз шагнула к нему в кабинет, внезапно растерявшись без поддержки Пиппина.
Она не могла без него летать, и это чувство часто просачивалось к ней и на земле.
Кейл захлопнул книгу.
– Позволь рассказать тебе про эту ночь, Харкорт. Я сидел здесь, мирно пытаясь поужинать, – и тут меня вызывает диспетчерская. Знаешь, что мне сказали?
– Нет, сэр.
– «Дракон» падает.
Кейл встал – а у Чейз внутри что-то село.
– Я побежал в диспетчерскую, чтобы услышать, что это был трюк. Ты преодолела звуковой барьер на нулевой вертикальной скорости в гражданском воздушном пространстве!
– Но, сэр, мы видели…
– Я что – закончил? – Кейл пылал негодованием, в котором проскальзывали нотки разочарования. Он так гневно ее не отчитывал уже… ну… несколько недель, но у нее все равно возникало ощущение, что она лишилась его расположения. Опять. – Ты придаешь новое значение выражению «яркие поступки». Для такого безрассудства у нас даже наказания не предусмотрено. Плюс к тому, у меня остыла яичница. – Он кивком указал на тарелку с успевшей окаменеть яичницей-болтуньей и тостами. – Яичницу холодной есть нельзя, Харкорт. У нее вкус ношеных носков.