– Вы же не враги государству, которое учит ваших детей в школах совершенно бесплатно? Дети пролетариата, дети рабочих на стройках, на заводах, в городе должны быть накормлены. Не за это ли мы проливали кровь на гражданской? – горячо сказал Иван Михайлович. Толстенький, низкорослый, с жидкими русыми волосами, он говорил запальчиво, даже раскраснелся, и на лбу его выступил пот.
– А наши дети пусть ходят голодные? – послышался мужской голос.
– И ваши должны быть сыты!
– Если выполнить план по налогам, то придется выковыривать мел из стен и кормить им детей, – заметила какая-то женщина.
– Уважаемая… – начал было Иван Михайлович, но женщина его перебила:
– Не уважаемая я тебе. Называй меня как хочешь, но своих детей голодными я не оставлю. Приди в хату, посмотри, как мы живем и есть ли из чего твой план выполнять.
Люди недовольно загудели, словно пчелы в улье.
– Вот об этом я и хотел с вами поговорить, – продолжил Иван Михайлович, и голоса начали стихать. – Вы можете изменить свою жизнь к лучшему уже сегодня, сейчас, не ожидая, что кто-то накормит ваших детей. Меня направили в ваше село для построения новой, светлой и сытой жизни. И эта жизнь будет счастливой! Жили плохо, работали по найму, были батраками, а станете хозяевами на своей земле! В селе появится электричество, построим детский садик, и вам, женщинам, не придется оставлять детей одних дома, они будут накормлены и ухожены. Организуем общие кухни, где вы будете бесплатно питаться. Для этого вы все должны объединить свои земли и хозяйства в одно общее, то есть создать коллективное хозяйство, которое называется «колхоз». Вспомните, как в народе говорят: «Вместе и отца бить легче». Не так ли, товарищи? – Иван Михайлович обвел взглядом притихших людей. Некоторое время стояла мертвая тишина.
– У нас уже было общественное пользование землей, – нарушил тишину старый Пантелеймон. – И что из этого получилось? Скотина чуть не померзла, а урожая собрали с гулькин нос.
– А что вы хотели, чтобы десять человек подняли страну? И чем они должны были обрабатывать эту землю? Ни лошадей вдоволь, ни инвентаря – ничего у них не было. Вот на смену им и идут колхозы, где все будет общим, – взволнованно произнес Иван Михайлович.
– И молодицы общие? – усмехнулся дед. – Тогда я согласен, может, какую общую молодицу хоть за грудь подержу! – пошутил он, но засмеялись только девчата. Мужики сидели хмурые.
– Шутить будем, когда создадим колхозы, – заметил Иван Михайлович. – А теперь я хочу, чтобы вы поняли, какая счастливая жизнь вас ожидает в будущем. Лишь в коллективном общественном хозяйстве каждый из вас станет хозяином. Вступите добровольно в колхоз – весной получим трактора. Идет новая жизнь, на смену лошадям прибудет новая техника.
– А и правда, – опять заговорил Пантелеймон, – зачем мне лошадь, когда все равно сена не хватает, чтобы ее прокормить?
– Клепки у тебя не хватает, а не сена! – крикнула с места Одарка, молодая женщина в клетчатом платке. – У добрых хозяев всего вдоволь, а ты поменьше бы в стакан заглядывал, а больше бы на сенокосе работал!
– Да я…
– Тише! – Иван Михайлович постучал карандашом по графину. – Тихо! Успокойтесь! В колхозе все будут равны. Вам не придется трудиться с утра до ночи. Все будут работать одинаково и получать поровну.
– Тогда пусть Пантеха идет в ваш колхоз! – бросила Одарка, и зал взорвался смехом.
– И Секлету забирайте – она вам план даст! – прибавил кто-то из мужчин. Пантеха расплылся в широкой улыбке от такого внимания к себе. Он оскалил редкие желтые зубы и начал по-дурацки хихикать и подскакивать на месте. Старая Секлета лишь моргала, не понимая, в чем дело.
Иван Михайлович опять постучал по графину, призывая к вниманию. Пока он продолжал описывать светлое будущее в коллективном хозяйстве, Кузьма Петрович внимательно наблюдал за семейством Черножуковых. В последнем ряду на скамье сидели братья: Павел, Гордей и Федор. В один ряд – молчаливые, здоровые, крепкие, опрятные, красивые и гордые. До этого они не проронили ни одного слова, не встревали в разговоры. Не догадаешься, о чем они думают, мысли надежно скрыты за усами и густыми бородами. Рядом с ними сидел сын Павла Серафимовича Михаил. Иногда он хотел вступить в разговоры, но искоса бросал взгляд на отца и молчал. Рядом с ним – дочка Павла Серафимовича Ольга со своим мужем Иваном. Она сложила руки на груди и слушала выступления, прищурившись.
– Так что я надеюсь на вашу сознательность, товарищи! – горячо сказал Иван Михайлович. – Теперь прошу вопросы.