– Я не слышал, брат, – ответил Ки’шен.
Остальные отвечают так же.
– Что он сказал? – спрашивает меня Вра’кеш.
Я не отвечаю. Огненный Змий подходит ко мне вплотную. В своем терминаторском доспехе он гораздо выше и внушительнее меня.
– Что. Он. Сказал? – снова спрашивает избранный.
Но я не могу сказать, и потому эта истина останется нерассказанной.
По крайней мере, пока.
После ещё одной небольшой задержки я, наконец, решаю покрасить второй наплечник. Как только я закончу с ним, моя броня будет полностью соответствовать геральдике Легиона. Этот момент очень важен. Облачившись в доспехи, я вновь стану былым Донаком. Внешне. Но, боюсь, в душе я уже никогда не буду прежним, и потому не трачу время на раздумья или выражение почтения.
Я включаю электрокисть. Поршни в нагнетателе начинают тихо стрекотать. Воздух застилают мелкие зеленые брызги.
Через несколько секунд наплечник, как и положено, покрыт блестящей зеленью Саламандр. Я чувствую, как что-то колыхнулось у меня в груди – может, это зарождающийся оптимизм? Я переключаю кисть на жёлтую краску, жду, пока очистится распылитель, после чего начинаю выводить вдоль нижнего края трафаретные языки пламени.
На это уходит четверть часа. Я с головой погрузился в работу.
Закончив, я замираю. Теперь я должен добавить великую эмблему. Голову дракона.
Но я медлю. Что-то кажется неправильным.
Я кладу электрокисть на стол и беру в руку боевой нож. Стиснув наплечник что есть сил, я вонзаю острие клинка в металл, сдирая краску. Но этого мало – я должен оставить след на металле, заклеймить его, как в свое время клеймили меня. Клинок с визгом скребет по керамитовой коже, покрывающей пласталь. Металл крепок, но я крепче. Я стискиваю зубы и погружаю острие в безупречный сплав, разрушая то, что привел в порядок лишь пару минут назад.
Снимаемая клинком керамитовая стружка скручивается в спираль. Миллиметр за миллиметром я вырезаю голову саламандры прямо в металле. Конечно, я мог бы воспользоваться своими инструментами для гравировки и закончить эмблему за пару минут, но смысл моего труда не в этом.
Смысл в борьбе.
– Брат, что ты делаешь?
Я оборачиваюсь. Позади меня стоят Оск’мани и Э’неш. Кажется, они встревожены тем, что я порчу свое снаряжение, но я игнорирую их и возвращаюсь к работе. Я почти закончил. Мне всё равно, понимают они меня или нет. Они тоже должны это сделать.
На пол падает последний завиток металла. Я поднимаю наплечник. Эмблема получилась немного неровной, но вполне узнаваемой. Грубые царапины бликуют на свету, из-за чего кажется, будто голова двигается.
Так сделал бы Джо’фор, хочу сказать я. На Исстване он вырезал такие же головы саламандр на броне наших врагов, чтобы они знали – те, кто верен Императору, ещё живы, и принесут им возмездие за предательство. Я делаю это в память о нем и нашем деле. Джо’фор был прав. Теперь нас много, и вместе мы сможем закончить то, что начали на Исстване V.
Эта эмблема на наплечнике – подходящая дань уважения. А также обновление клятвы мести.
Но я не могу говорить. Пока ещё не могу.
Я смотрю на своих братьев, моля, чтобы они поняли меня. Э’неш кивает и кладет руку мне на плечо.
– Вулкан жив, – шепчет он.
Я киваю. Правда это или нет, мы выстоим.
Я возвращаюсь к работе.
Я затупил свой нож. Я должен наточить его вновь.
1. Voluntas Ex Ferro (лат.) – воля из железа.
2. Пластинчатый доспех, составляющий нижнюю часть кирасы.
3. Неслоистый, рыхлый, разнозернистый обломочно-пылевой грунт.
Ник Кайм
БЕССМЕРТНЫЙ ДОЛГ
Я согрешил, и посему я должен искупить.
Я жив, когда я мёртвым должен быть, и посему я должен стать Бессмертным.
- Клятва Бессмертных
Стоя на коленях, я смотрю на палубу корабля. В ответ мне глядят искаженные лица моих братьев, застывшие в своих последних, мучительных мгновениях.
Меня зовут Арем Галлик и я - Бессмертный, но в этот день я должен был умереть.
Это было мое право. Моя судьба, по которой я шел один задолго до полей нашего величайшего позора. Задолго до Исствана.
Холод колет кожу на загривке моей шеи, между чёрным адамантиевым горжетом и убористо стриженным скальпом угольно-чёрных волос. Поначалу я думал, что дело в атмосферной рециркуляции звездолёта, добавлявшей воздуху морозности, пока не понял, что это было лезвие топора, готовое к вынесению приговора. К счастью, кромка его осталась отключенной, иначе я, несомненно, был бы уже мёртв. Но зачем, в таком случае, наделять его актиничной остротой, когда простой замах и удар справятся с этой работой так же хорошо?
Логика. Эффективность. Сдержанность.
Скованные вместе, эти слова составляли наше кредо. Узы железа, в которые я всегда верил. Где был этот сплав в нашем отце, когда тот нуждался в нем больше всего? И опять, как это часто бывало в те дни траура и скорби, мои мысли обратились к меланхолии.
- Арем, - произнес из окружающих меня теней острый, как обнаженное лезвие у моей плоти, голос. - Расскажи нам.
Он использовал мое личное имя, данное мне вождем клана Гаарсак, и это раздражало мои уши. У него не было права использовать это имя.
- Я - легионер Галлик, из капитула примий, - ответил я с минимальным уважением. В то время всё это виделось мне бесполезной театральщиной.
- Что же, Галлик, - во второй раз произнес голос. В его тембре обнаружилось раздражение. - У нас есть вопросы. И ты на них ответишь.
Лезвие топора опустилось по нарастающей, разрезав мою кожу и выпустив каплю крови. Я видел туман от своего дыхания в холодном, стоячем воздухе; чувствовал гудение импульсных двигателей «Упрямого», резонирующих с нижних палуб; слышал ежеминутную регулировку позы своего дознавателя в низком, хищном рычании его брони.
Я был спокоен, готов к окончанию своего долга. Своего бессмертного долга. Я слегка склонил голову в вежливой просьбе.
Мой дознаватель счел это знаком продолжать, коим оно и было. В каком-то смысле.
- Расскажи нам о «Ретиарии»[1].
Имя этого судна разожгло огонь в моих венах, изгнав холод ангарной палубы, когда моему разуму напомнили о жарких залах, багровых и чёрных. Пот, кровь, смерть... всё это сшиблось в миг обжигающего воспоминания. Оно нисколько не согрело замерзшую плоть глядящих на меня боевых братьев, чьи широко раскрытые, мёртвые глаза неподвижно застыли в их отрубленных головах.
На мгновение я задумался, был ли выбранный способ казни символическим, насмешливым или просто отвратительно небрежным.
- Расскажи нам, что ты помнишь.
Я вспомнил огонь в верхних слоях атмосферы Исствана, и царящий в небесах ад. Но всё это было аморфным, всего-навсего впечатлением. Эмоциональным откликом.
Я оценил вероятность кары в случае, если признаюсь в этом. Предполагалось, что эмоции являются анафемой для Железного Десятого. Иногда мне казалось, что это относится и к самой жизни. Вместо этого меня поразило первое воспоминание. Оно было похоже на бронированный кулак, но звенело громом бортового залпа боевой баржи...
- Кровь Медузы!
Мордан редко предавался столь явным проявлениям эмоций, но наш путь к «Ретиарию» оказался неожиданно опасным.
Мои братья, запряженные в двойные челны штурмового тарана, разделяли его чувства, хоть и негласно.
Катус обоими кулаками сжал свой прорывной щит и прижал его к груди, как тотем. Бионический глаз в его правой глазнице вспыхнул из-за вызванной нервозностью автокалибровки.
Сомбрак стиснул зубы. Он был моим братом по щиту и делал так перед каждой битвой. Звук получался громким и диссонирующим, потому что его челюсть была кибернетической. Большинство из нас были заделаны на скорую руку, наши разбитые тела перестроили так, чтобы мы смогли в последний раз отправиться на войну.