– Кольцевые структуры в шифровке вокса совпадают в точности, – ответил Велунд, считывая свежие данные с корабельного ауспика. – Это «Железное сердце». Это он, должен быть он.
Тиро слышал в голосе Велунда отчаянное желание. Он испытывал такое же.
Годы после Исствана оказались тяжелее всего, что он когда-либо переживал, – чем кто-либо из Железного десятого когда-либо переживал. Смерть Ферруса Мануса лишила их какой-либо определенности, а эта новая форма войны отняла величайшую силу, взращенную в них генетическим отцом: братство.
– Они запрашивают разрешение взойти на борт, – сообщил Велунд. – Один «Громовой ястреб».
На палубу спустился Никона Шарроукин.
– Откажи им, – сказал он Велунду. – Отключи вокс.
– Что? Почему?
– Отключи его и улетай отсюда.
Тиро встал с командного трона и произнес:
– Это корабль Железных Рук, Шарроукин. У тебя здесь нет права голоса.
Гвардеец Ворона обернулся и уставился на Тиро черными как смоль глазами.
– Мы не знаем, кто это, – сказал Шарроукин, ткнув пальцем в сторону размытого силуэта «Железного сердца» на главном экране. – Может быть, это Шадрак Медузон, а может, это вражеский корабль, пытающийся заманить нас в ловушку.
– Коды проверку проходят, – заметил Велунд. – Подделать их невозможно. Их может знать только истинный сын Медузы.
– Сабик, ты забыл все, что мы делали? – спросил Шарроукин. – У нас есть Криптос и возможность взламывать шифры предателей. Откуда вам знать, что предатели этого не могут?
Тиро знал, что Шарроукин прав, но в сердце Железноруких была пустота, заполнить которую можно было, лишь восстановив легион.
– Возможно, ты прав, Шарроукин, – сказал он, – но если есть хоть какой-то шанс, что это действительно Шадрак Медузон, мы обязаны удостовериться.
Шарроукин покачал головой.
– Нет. Мы стоим одни и одни сражаемся. Именно так работает эта форма войны. Никак иначе.
– Здесь не шахты Ликея, Никона, – сказал Велунд.
– Ты прав, – ответил Шарроукин. – Не шахты. А хуже. В темноте Ликея легко было понять, кого надо убить. Здесь такой уверенности нет.
– Довольно, Шарроукин, – сказал Тиро. – Придержи язык.
– Брантан бы этого не позволил, – ответил Шарроукин.
– Капитана Брантана здесь нет, – огрызнулся Тиро. – Зато здесь я. На «Сизифее» – не демократия, и я не позволю тебе оспаривать мои приказы. Велунд, отправь «Железному сердцу» ответ: мы примем их на носовой посадочной палубе.
– Ты уверен, что они мертвы? – прогрохотал Игнаций Нумен, закидывая в шлюз очередной труп. – Может, для большей надежности мне стоит отрезать им головы?
Тарса не знал, шутит ли Железнорукий или нет. Логичней было бы предположить, что нет, но из-за покрытой ожогами кожи и красных оптических протезов-целеискателей узнать точно было нельзя.
Нумен был одним из немногих свидетелей гибели Ферруса Мануса, и его броню покрывали вырезанные имена павших боевых братьев. Исстван отнял у сынов Императора всякое желание улыбаться, и особенно это касалось Железного десятого. У Тарсы хотя бы теперь была надежда, что ему еще доведется увидеть Вулкана. Для нее не было реальных оснований, если не считать того, что никогда не видел самой смерти примарха.
И видение с братом-Саламандром...
Все лишь искра надежды – но она была.
– Ну? – спросил Нумен, уже доставший боевой клинок.
Тарса покачал головой.
– Уверяю тебя, брат Нумен, они абсолютно мертвы. Такой уж эффект у аутопсии. Хотя я согласен: странно, что даже после смерти их кожа сохраняет яркий бронзовый оттенок.
Нумен прочитал слова Тарсы на оптике и согласно буркнул. Он кивнул и убрал оружие. Взяв очередное тело блестящей от металла рукой, он потащил его к шлюзу.
– Скажи, апотекарий, – произнес Нумен, – Альфа-легион происходит с вулканического мира, как твой?
– Ноктюрн – горячий мир, – ответил Тарса, вставая на колени рядом с одним из мертвых легионеров, чтобы изучить его невыразительно лицо, – но причина моего цвета не в нем.
– Не в нем?
– Нет, – повторил он. – Особая фоновая радиация на Ноктюрне сильно реагирует с зиготой меланохрома в генетической структуре нашего примарха, что радикально меняет пигментацию кожи к его сыновей.
– Даже рекрутов с Терры? – спросил Нумен.
– У любого легионера-Саламандра, с Терры он или с Ноктюрна, будет кожа как у меня, – сказал Тарса, моргнул и заставил глаза засветиться алым. – И глаза у него будут гореть огнем, как у меня.
Нумен задумался.
– Ты не ответил на мой вопрос, – заметил он наконец.
– Я не могу ответить, потому что, по правде говоря, ничего не знаю о родном мире Альфа-легиона, – сказал Тарса.
– Как и я. Тебе это не кажется странным?
– Каким образом?
– Я знаю про Фенрис, Ноктюрн и Хтонию, – сказал Нумен. – Но ничего не знаю о мире, сформировавшем Двадцатый.
– Почему это важно? – спросил Тарса.
– У каждого легиона культура является частью его метода ведения войны, и знание о происхождении воина помогает с ним сражаться, – пояснил Нумен. – Я пробовал лед Фенриса, потому понимаю дикие сердца Русса и его свиты. Макрагг рассказал мне о практичных воинах примарха Гиллимана. Но Альфарий и его сыны... О них мне ничего не известно.
– Мне кажется, Альфа-легион старательно нагнетают таинственность, – заметил Тарса. – Те немногие, кого я встречал, были ужасающе непонятными. Любой их ответ порождал еще два вопроса.
– Поэтому ты попросил принести их на борт? – спросил Нумен.
– Да, – ответил Тарса, встал и вытер пальцы о броню. – Узнав, что их породило в буквальном смысле, мы, возможно, поймем, каковы мотивы Альфа-легиона.
– Думаешь, предательство было в их крови?
– Я бы не стал использовать столь эзотерическую формулировку, – ответил Тарса. – Но да, может быть, что-то в их генетической структуре предрасположило их к измене.
Нумен помотал головой.
– Не кровь прокляла Альфа-легион, а действия. Их предательство было неизбежно.
– Почему ты так считаешь?
Нумен остановился и выпрямился.
– Мы почти два века очищали звезды от врагов, но за все это время ты хотя бы раз слышал, чем занимается Двадцатый?
– В каждой войне есть тени и те, кто должен в них сражаться.
– Да, правда в этом есть, Атеш, – согласился Нумен, бросив в шлюз еще одно тело. – Но тени – обитель коварства, и я не до конца доверяю тем, кто заходит в них так далеко, что теряет из виду свет.
Нумен ударил ладонью по запирающему механизму, и усиленная дверь с грохотом опустилась, в то время как над ней вспыхнул оранжевый свет. Он повернулся и встал на колено рядом с телом, которое Тарса только что изучал.
– Этого в люк не надо? – спросил Нумен.
Тарса покачал головой.
– Думаю, его стоит отнести обратно в апотекарион.
– Зачем? Разве его кровь не скажет тебе все, что надо знать?
– Может, ничего и нет, – ответил Тарса, – но что-то в его скелете теперь кажется мне необычным.
Нумен проворчал что-то, вернулся к шлюзу, отключил систему безопасности и повернул выпускной рычаг. Вспыхнули предупреждающие иконки, и мгновение спустя кратковременный ураган вырвал содержимое шлюза в космос.
Тарса смотрел в бронированное окно на внутренней двери, как тела улетают прочь от «Сизифея». Он смотрел на них, пока не опустилась внешняя дверь. Не прозвучало ни звука, но он чувствовал вибрацию тяжелых створок.
Тарса поразмыслил над холодными словами Нумена о тех, кто сражается в тенях.
– Ты доверяешь брату Шарроукину?
Нумен ответил не сразу.
– Доверие нынче дорого, брат Тарса.
– Это не ответ.
– Это единственный ответ, который я могу дать и не солгать.
– Брат Шарроукин сражался и проливал кровь рядом с нами.
– Как я уже сказал, те, кто действую в тенях, иногда темноту начинают любить больше, чем свет, – сказал Нумен, закидывая последний труп альфа-легионера на плечо. – Он всадил пулю в голову тому ублюдку Фулгриму, поэтому я зову его братом, но он не из Десятого. Он не страдал так, как мы страдали.